Два дня в Одессе…
И счастье в мелочах…
В том, чтобы гулять под легким моросящим дождем по пустому пляжу, изо всех сил стараться надышаться морем, йодистым специфическим запахом отмерших водорослей, наслушаться вкрадчивым плеском волн…
Кто знает, когда еще…
Кроссовки облеплены песком, как в панировочными сухарями, по куртке стекают капли. Мокрый, черный и веселый лабрадор тащит мне свою фрисби, чтобы я ему ее бросила. Хозяева спрятались под навесом и не хотят с ним играть, ждут солнца. И оно, наконец, появляется. С подарком в виде лгбт-шной радуги аркой над морем, которую все кидаются фотографировать, и я, разумеется, тоже…
Счастье — сидеть на лавочке в Аркадии, пить горячий травяной чай и рассматривать прохожих. Вот две пары, в возрасте, прогуливаются неспешно, смеются, у женщин в руках букеты желтых нарциссов…
К музыкальной какофонии из кафешек примешиваются звуки дрели и стук молотков, скоро сезон, Одесса готовится…
Мальчикам-хипстерам (волосы в пучок, претензия на бороды, серьги, атласные жилетки поверх белых рубашек и начищенные оксфорды) выносит кальян мальчик рэперского вида (сползающие джинсы мешком, футболка на вырост и кепка)…
Вот стайка девчонок, позируют под роскошной магнолией: «Что это за дерево такое?» — спрашивает одна. «Сакура, наверное, розовая же!» — отвечают подружки… Украинская речь у нас, в Харькове, звучит чаще. Практически все мои пациенты моложе 25 лет розмовляють українською. А молодежи больше здесь. И улыбок на лицах…
И знаете, кого больше? Мальтезок. Белоснежные Бритнюшины сородичи встречаются очень часто. И вообще много подобной несерьезной собачьей мелочи. Бегают суетливо, вприпрыжку, семенят тонкими лапками, поводки-рулетки ниточками тянутся к хозяевам. Команде «рядом» таких и не учат. Их просто любят. Они — признак уюта и мирной жизни…
Здесь — солнце ласковое, море, электричество, вода, стабильный инет, вкусный форшмак и мидии, и иллюзия благополучия, которую изредка нарушает вой сирены. Одесса держится, чаще успевают сбивать…
Там — дети, дом, собаки, работа…
Обстрелы, подвійні удари, загиблі і поранені…
По полдня без света, и это в идеале, если по графику…
Привкус отчаяния и бессилия, которые мы упорно прячем за фразами «нас не зламати!» и «х@й вам, а не Харьков!»…
В день отъезда сидим в «Даче» Савы Либкнехта. Атмосферно, столики на улице под старыми акациями, людей куча, дети, тюльпаны цветут…
Идиллию рушит тревога и отдаленные глухие «бахи»
ПВО. Отдыхающие кидаются в здание ресторана, снаружи остаемся только мы и пару менеджеров.
Ракета на Затоку…
Сбивают. После отбоя подходит официант. «Испугались?» — спрашиваю я. «Ну да, отвечает он. — В коридоре постояли. А вы нет?» «А мы из Харькова» — улыбаюсь я. «Аааа, тогда да, поняяятно» — тянет он и смотрит, отчасти уважительно, отчасти как на смертников, — «Я читал, что надо из Харькова уезжать, захватят» «Мы возвращаемся сегодня. Не захватят. Бомбить будут, но не захватят» — убеждаю я его. И себя…
Два дня в Одессе…
И хватит. Хочу домой. Дом ночью трясло. Леша сдержан в описаниях и эмоциях. Но по интонации в телефоне понимаю: ему было страшно. И Бритни тоже… «Господи, спаси и сохрани» пишут в комментариях телеграмм-канала о тревоге одесситы и выкладывают молитвы. «Суки йо@ані! Шоб ви сдохли!» — пишут харьковчане…
