А не было никакого предчувствия.
Две тысячи двадцать второй год начался с запаха корицы, гвоздики, муската и надежды.
В моём доме все декабри пахли корицей — я пекла пряники, и пространство наполнялось духом Рождества. А этот декабрь к тому же упоительно пах надеждой. Вот-вот планета победит ковид и заживем лучше прежнего. Так и въехали в 2022 год – с пряниками, корицей и надеждой.
Снаружи попахивало войной. Да что там говорить, уже не пахло –смердело. Миазмы проникали в мысли, планы, разговоры. Но не для меня – я спряталась в своём уютном доме под тонкую шаль ароматов.
Да и откуда ей взяться?
Глупость какая.
Средневековый анахронизм.
Не может быть.
Но каждый день по дороге на работу, я выхожу из троллейбуса на остановку раньше, чтобы пройтись. Через парк Горького или по тихим старинным улочкам. Брожу и наглядеться не могу. Фотографирую, фотографирую, фотографирую…
Можно было бы сказать – предчувствие войны, можно – предчувствие прощания. Можно – но нет, не было его.
ДО НАЧАЛА ВОЙНЫ — ТРИ МЕСЯЦА
На самом деле война идет уже восемь лет, восемь долгих лет Харьков – прифронтовой город, принявший на себя волны беженцев. Многие тут и остались. Переселенцы. Старое как мир слово обрело новый, с привкусом полыни, смысл.
— Ты останешься или уедешь? – спрашивали друг друга бывшие донецкие и луганские.
Уж эти запах надвигающейся беды распознавали безошибочно. И мне бы прислушаться, но я думала — дуют на воду. Травмированные войной — они теперь от любого резкого звука вздрагивают.
Знакомая из Донецка еще в январе схватила сына в охапку и уехала в Тернополь в полной панике.
«Паникерша, — подумала я, — нашла время для отпуска».
Сочувствую ей искренне, сострадаю, но – не верю.
Ну какая может быть война в самой большой стране Европы?
ДО НАЧАЛА ПОЛНОМАСШТАБНОЙ ВОЙНЫ — 25 ДНЕЙ
— Я пыталась не привязываться к вещам, — говорит девушка из Луганска,- но не получилось. У меня опять милых сердцу вещей больше, чем я могу взять с собой – беру каждую в руки и мысленно с ней прощаюсь.
Говорит печальным голосом, руки лодочкой, как будто в них лежит котёнок, смотрит сквозь руки туда, где осталась её прежняя жизнь. Здесь она создала новую, из осколочков. И теперь снова — мерзкие щупальца войны.
«Еще одна паникерша, — думаю я, — нашла повод для переживаний». Сочувствую ей искренне, сострадаю, но – не верю.
Ну какая война в двадцать первом веке!
А вот такая. Она уже идёт – восемь лет. Метастазами окутала Крым, Луганск, Донецк.
Мы говорим шестого февраля. Я записала это в своем ежедневнике. Это самый странный ежедневник в моей жизни. В нем нет дат и дней недели. Зато у него тисненый золотой корешок, металлические уголки и желтоватые странички с призрачно проступающими дворцами, замками, марками и почтовыми штемпелями.
Этот блокнот я купила года три назад – из-за его немыслимой красоты, но так и не придумала, что в него писать, писать-то надо что-то немыслимо прекрасное. А в новом, прекрасном две тысячи двадцать втором году я назначила его ежедневником.
Как будто бы я знала, что дни будут без чисел, недели без счёта, а месяцы сольются в один сплошной февраль. И никаких планов на будущее. Нет будущего – нет планов. И мой искусственно пожухлый ежедневник дожухнет самым естественным способом, на дне рюкзака, утонет залитый слезами.
Но нет – не было этого предчувствия – год должен быть таким же дивным, как этот винтажный блокнот. А даты – напишем от руки.
ДО НАЧАЛА ВЕРОЛОМНОГО ВТОРЖЕНИЯ В УКРАИНУ — ШЕСТНАДЦАТЬ ДНЕЙ
— Ты уже знаешь, что ты будешь делать? – спрашивает меня сестра. Она пережила войну в Израиле, она тоже знает ее запах, чувствует ее приближение. Но я упорно думаю, что и она – паникёрша. Ну что она там, в Канаде, может знать о нашенских реалиях. Ну какая может быть война?
Но мы собираем деньги и документы в тревожный чемоданчик и держим бак в машине полным. Что должно быть в тревожном чемоданчике – любимая тема донецких и луганских. Они могут его собрать во сне. Одной левой. Не приходя в сознание. Они уже приняли решение. Уже каждый из них знает самое главное: кто останется и кто уедет. И у каждого есть веские аргументы в пользу этого решения. Но независимо от решения чемоданчик должен быть. Тому, кто едет – в путь, тому кто останется – брать в убежище. Смешные такие. Какое может быть убежище тут, в Харькове? В милом, мирном, безмятежном Харькове. Таком наполненном жизнью, кипящем весельем, переливающимся разноцветьем огней и афиш.
Я слушаю их разговоры вполуха. К реальной жизни они отношения не имеют. Харьков и война – понятия несовместимые.
ДО ОБСТРЕЛОВ НАШЕГО ДВОРА — СЕМЬ ДНЕЙ
Несколько лет назад мы переехали из центра на тихую окраину, отделенную от города многокилометровой полосой леса.
Поближе к границе с агрессивным государством – поселок примет первый удар.
Красивый дом, дивный вид – дальше только леса и поля.
Дом раскинулся белым лебедем, красиво смотрится с окружной, особенно в прицел.
На последнем этаже, сверху никто не топает, выше только звезды.
Электричества не будет месяцами, лифт встанет намертво.
Рядом с университетским ядерным реактором. Кто же будет бомбить ядерный реактор? Это немыслимо! Бессмысленно! Опасно!
Будет.
Надо запомнить всем, везде и навечно: тот, кто сбрасывает бомбы, не руководствуется логикой и здравым смыслом.
Квартира с большой студией, мебель — специально выдуманная, скроенная и сшитая другом дизайнером под мои хобби.
Его уже нет. Он – мариуполец.
Чайный домик на лоджии – каждый гость выбирает себе чашку: из невесомого фарфора или увесистую из глины и чай из коллекции. Или кофе. И мы завариваем чай, варим кофе и говорим, говорим, говорим. И от этого чая, от этих разговоров разливается тихое счастье и заполняет всё вокруг.
На лоджии справа и слева влетели осколки, всё – вдребезги, а мои чашечки, говорят, целы. Бессмысленный тонкий фарфор. Напоминание о невозвратимом прошлом.
ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ ФЕВРАЛЯ ДВЕ ТЫСЯЧИ ДВАДЦАТЬ ВТОРОГО ГОДА
22.02.2022. Красивая дата.
Иду в Никольский.
Тот самый, который разбомбят первым.
Дети скачут на интерактивном ковре. Это так заразительно, что сама делаю пару шагов и смотрю, как разбегаются из-под ног разноцветные картинки. На душе тихая радость — завтра у меня день рождения, и я пришла сюда за красивым платьем. А купила толстое, теплое, вязаное, уютное, оверсайз.
Его наденет через две недели мама, когда мы отправимся в эвакуацию, в неизвестность. Можно было бы сказать – предчувствие, но нет, не было его, я не верю в войну. И не слушаю паникеров. Вы о чем, люди?
ДО КОНЦА МОЕЙ СКАЗОЧНОЙ МИРНОЙ ЖИЗНИ В МОЕМ УЮТНОМ ДОМИКЕ В САМОМ КРАСИВОМ РАЙОНЕ ХАРЬКОВА НА КРАЮ ПРЕКРАСНОГО ЛЕСА ОСТАЛОСЬ ДВА ДНЯ
23.02.2022
Я хорошо помню утро 23 февраля 2022 года. И ощущение тихого счастья.
Как шла по пушистому снежку и радовалась. Просто жизни, снегу,грядущей весне. Строила планы и удивлялась. Планы были скучноваты, но от них было на душе тихо, солнечно и неописуемо счастливо.
В этот день мне исполнилось 55. Погода была чудесная, жизнь наконец-то была чудесна именно так, как мне мечталось и будущее представлялось тихим и безоблачным, каким-то чересчур тихим.
Поговаривают, что может быть война. В последнее время часто поговаривают. Па-ни-кё-ры!
Ковид показал всем, как хрупка человеческая жизнь, как уязвимо человечество. Впервые Мир что-то делал именно всем миром. Мы всей планетой сидели в карантине. И всей планетой поняли ценность каждой минуты, каждого дня, каждой жизни.
Человечество теперь умеет что-то делать всей планетой — тут до решения глобальных проблем осталось полшага. Смотрите, какой красивый год – 2022 – что плохого может случиться с таким красивым годом? Самое страшное – локдаун – позади, чего нам бояться?
И я искренне убеждала в этом всех вокруг, в этот самый день, в офисе, этими самыми словами. Хорошо запомнила. День был такой – памятный, и день рождения и последний день мирной жизни.
Вечером прощаемся с друзьями на опушке леса. За день навалило снега, они идут прокатиться на лыжах. Шутим про последний снег и последнюю лыжную прогулку, и про то, как мне повезло жить на самой опушке леса и при этом в миллионном городе, а им вот, приходится ездить со всеми лыжами.
Лыжная прогулка на самом деле последняя, снег выпадет еще не раз и даже апрель будет снежным, еще одно испытание военного года, вот только всем уже будет не до прогулок, лес до сих пор заминирован, на том самом месте, где мы прощаемся завтра будет бой и подбитый броневик будет стоять еще много дней.
Уютно отметили красивую дату дома с мужем и котом. Обсуждаем, как отметим с родственниками, как отметим с друзьями, как полетим в Испанию и как это будет здорово – вот из этого пушистого снега и прямо в Испанскую весну. Впереди — счастливая вечность.
ДО КОНЦА СЧАСТЛИВОЙ ВЕЧНОСТИ — ЧЕТЫРЕ ЧАСА
Мы проснулись от страшных звуков обстрела и еще более страшных звуков – боя. Бой был совсем рядом, буквально под окнами.
Нет, это муж проснулся и разбудил меня – тихим, страшным, потерянным голосом.
— Что? – спрашиваю.
— Всё… — отвечает.
И такая тоска в голосе… Такая невыразимая черная тоска! Чернее этой февральской ночи. Чернее отвратительной пустоты, которая вдруг разверзлась и поглотила всё: жизнь, планы, встречи, весну. В одну секунду стало ясно – всему этому конец. Всё. Исчерпывающий ответ.
Стоим на балконе, курим сигарету за сигаретой.
Вспышки и сполохи выхватывают из темноты очертания домов, панически вспыхивает свет в окнах, видны силуэты мечущихся людей, силуэты, застывшие изваяниями.
Страх придет позже. Паника, отчаяние, ярость – все это позже. Первой пожаловала тоска, прогрызла в душе черную дыру, и эта дыра всосала всю радость, все краски мира.
Вокруг только война и февраль. Дни без чисел. Недели без дней. Февраль без края и исхода.
ВСЁ.
