«Всё-таки это удивительно, что земля вдруг становится белой» – думал Гоша, сидя на кресле в гостиной и глядя во двор, который был всего в полуметре от него, сразу за большим, во всю стену стеклом в пол. Он медленно встал и потянулся, затем повернулся, поёрзал и удобно устроил свое старое грузное тело в глубине подушек. Внимательно исподлобья посмотрел на ёлку в центре комнаты, украшенную блестящими шарами и серебристыми узкими лентами, и прикрыл глаза. Последние месяцы он грустил и сейчас неприятные воспоминания без спроса залезли в голову.
Давно это было. Вся жизнь прошла. Многое повидал, а тот день никак не забывается. Сколько ему тогда было? Мелкий, шустрый и глупый. Гонял всё, что на полу валялось, скидывал со стола ручки, ложки, чашки. Господи, как они терпели его проказы… Однажды утром он обнаружил новую игрушку. Чудо просто – блестит, колеблется, шуршит. Дети, они на то и дети. Всё в рот тянут. Потянул, зажевал. А она не кончается. Мотая головой в разные стороны, жевал, жевал, жевал…. Наконец, серебристая змея закончилась, и он довольный поскакал дальше.
Он чувствовал себя неплохо, но на следующий день в истерике билась вся семья. Зажеванное накануне выходило последствиями сзади. Гошу поймали, папа зажал его между коленами, а мама принудительно открыла его рот и влила в горло гадкое масло. От воспоминаний усы Гоши чуть дёрнулись и его затошнило. Потом папа два дня ходил за ним и отрезал частями следы преступления, которые вылезали из Гоши неопрятной лентой, оставляя повсюду грязные отметины. А дети почему-то веселились и любимой семейной шуткой стало «Помёт на букву Г».
Жизнь его проходила умиротворяюще однообразно, год за годом. Утром Гоша делал массаж маме. Она, правда, не всегда радовалась десятку килограмм живого веса, который усердно топтался у неё на спине и ворчала: «Гоша, Гоша… ну перестань…дай поспать». Потом они вместе шли завтракать. Аппетит у Гоши был отменный, а может еда такая вкусная раньше была. Метёшь всё, что дают – молодой организм требует. И вот уже обе миски пустые. С годами Гоша стал разборчивее или еда изменилась. Все чаще оставлял недоеденное. Последние месяцы перед тем, как с ним случилось это, кормежка совсем испортилась. Прямо отвратительная была. Гоша часто думал, что годы берут своё. Пятнадцатый пошел, а это вам не кот чихнул.
Когда все домочадцы уходили по делам, Гоша любил запрыгивать на подоконник и часами смотрел вниз на маленькие рычащие машины и еще крошечных суетливых людей. На дождь, на снег, на собак. С годами запрыгивать стало сложнее. «Да чего я там не видел» – думал Гоша, сворачиваясь клубком на родительской кровати и засыпал до вечера.
В те времена по вечерам вся семья собиралась за столом, включали телевизор, ели, кормили Гошу. Было шумно и весело. Теперь же дети выросли и уехали. А телевизор остался большим черным прямоугольником на стене и молчал.
Однажды. С этого однажды всё и началось, да так, что и жизнь его переменилась окончательно и бесповоротно. Однажды утром мама схватила уже уснувшего после завтрака Гошу, бесцеремонно запихнула в переноску и повезла по врачам. По наглым врачам, которые вытаскивали упирающегося Гошу из его укрытия, ставили на холодную железную поверхность, где у него разъезжались дрожащие от страха лапы, заглядывали в уши, в рот и, стыдно вспоминать, даже под хвост. Не то, чтобы раньше Гоша не видел врачей, но они всегда сами приходили к нему домой, были приветливы гладили его и говорили, какой он красивый и упитанный, затем нежно брали за загривок и мелко и незаметно кололи свою прививку. Но сейчас Гоша чувствовал себя абсолютно униженным. Новые запахи и звуки, чужие руки казались непереносимыми для его породистого британского достоинства.
Через некоторое время в квартире появились чемоданы и коробки. Встревоженные мама и папа бегали, собирали вещи, то и дело повторяя «Гоша, не путайся под ногами. Гоша, чемодан не для тебя, вылезай.» Наконец всё было собрано. Гоша почуял неладное и пытался спрятаться в дальнем углу под кроватью. Уловка не помогла. Его достали и тоже упаковали, точнее втиснули в переноску.
– Посидим на дорожку, – мама обвела глазами коридор и почему-то заплакала.
Ни одна поездка не предвещает ничего хорошего. Особенно, когда она начинается после ужина. Вместо того, чтобы уютно храпеть всю ночь, а Гоша к старости начал страдать этим вполне человеческим недостатком, он со своим родителями мчался в такси по вечерней Москве в сторону аэропорта не подозревая, что навсегда покидает родную квартиру.
Знать бы сколько раз за ту ночь Гоша прощался с жизнью. Ему предстояли два длинных рейса с пересадкой. Запертый в переноске, задвинутый под сиденье по правилам полётов, он чувствовал вибрацию лайнера и рев двигателей каждой серой шерстинкой своего тучного тела. Научившийся за долгую жизнь вести себя достойно в любых обстоятельствах, он даже не выдержал и жалобно завыл в момент отрыва самолёта от земли.
Так начиналась Гошина эмиграция.
Потом было лето. Гоша быстро оценил преимущества новой деревенской жизни и проводил почти всё время во дворе, наслаждаясь теплом и гоняясь то за кузнечиками, то за ящерицами или лениво гоняя кругляшки улиток. Вкусно ел – французские мидии и креветки с тунцом были распробованы и одобрены. Много спал, иногда прямо во дворе, в тени веранды.
– Мину́, мину́, мину́! – субтильная дама из дома напротив перегнулась через парапет и оглядывала улицу.
Гоша, не поднимая головы, открыл глаза и посмотрел на странно кричащую женщину. Увлеченный своими мыслями и разомлевший от тепла, он не заметил, как к нему сзади подошла очаровательная, пестренькая кошечка, а увидев её, встрепенулся, попятился и чуть зашипел. Никогда раньше не приходилось ему встречаться с дамами. Обнюхались. Постояли. Гоша с интересом рассматривал незнакомку.
– Ах, вот ты где! Пошли домой! – соседка наконец увидела пропажу и направилась возвращать блудницу домой. Схватив её в охапку, она промурлыкала, – ах какой котик чудесный, красавец толстенький. Смотри, не хулигань!
Гоша стоял в оцепенении, взволнованный внезапной встречей и похищением новой знакомой. Внутри него зарождалось неизведанное доселе чувство. Оно было странное, непонятное как некое желание, но не простое и каждодневное как поесть или поспать, а совершенно иное. Вернувшись в дом, Гоша расположился посреди комнаты и долго, дольше обычного, вылизывался во всех местах, включая сокровенные уголки своего британского породистого тела, принимая при этом самые причудливые позы.
С того дня он выходил во двор не просто гулять, а с надеждой снова увидеть прелестную незнакомку. Он ощущал прилив сил, грациозно прыгал за кузнечиками, выслеживал ящериц, но всегда краем глаза косился на дом напротив. Иногда пёстренькая кошечка приходила, и они вместе лежали, положив рядом хвосты.
Счастливое, долгое лето закончилось поздно и начались дожди, затопив всё вокруг. Гоша с риском насквозь промокнуть вылезал на крыльцо и ждал. Пёстренькая кошечка давно не появлялась. Он всматривался в стеклянную дверь дома напротив, но шторы были задвинуты, и никто оттуда не выходил.
Гоша перевернулся в кресле и еще раз грустно посмотрел на побелевший двор. Вдруг около веранды дома напротив он увидел, нет, даже не увидел, а почувствовал какое-то движение. В начинающихся сумерках из темноты вышла она. Спрыгнула вниз и быстро перебежала улицу.
Гоша вскочил, слетел с кресла и бешено заскрёб лапой по стеклянной двери, затем подал голос для придания убедительности своей просьбе.
– Ты куда собрался? Там же холодно! – мама безошибочно понимала язык жестов, – А… подружка пришла. Ну иди, только недолго.
Втиснув морду в едва открывшуюся дверь и не чувствуя лап от счастья, Гоша помчался вниз. Короткий бешеный галоп перешел в степенный шаг. На тонком слое снега две цепочки следов соединились. Мокрый нос втягивал свежий морозный воздух, усы дрожали. Как же он был рад её видеть. Не сдержался, ткнулся носом и лизнул свою французскую любовь. Пёстренькая благосклонно приняла ухаживания и оглянулась, посмотрев на свой дом, направляя туда и Гошино внимание. На веранде напротив зажгли свет и Гоша увидел три маленьких носа в ряд прилипших к стеклу. За ними торчали три пары ушек – две пестренькие и одна серая дымчатая.
«Вот так сэ ля ви! Надо будет следить за ёлкой. Чтоб ничего не съели. Мелкие, шустрые, глупые!» – радостно и заботливо подумал Гоша, покосившись на мерцающие огни, освещавшие мишуру на рождественском дереве.
