Нулевой день

Главы 1 — 3

Главы 4 — 7

Главы 8 — 12

Главы 13 — 14

Главы 15 — 21

Главы 22 — 24

Главы 25 — 27

Главы 28 — 32

Главы 33 — 34

Главы 35 — 41

Главы 42 — 47

1.
Дождливая осень. Пожелтевшие листья, не выдерживая тяжести капель, срывались с деревьев и падали на мокрый асфальт. Природа сбросила желто-коричневый корсет, и сквозь ребра деревянных заборов стали видны внутренности дачных участков: неровно уложенная серая плитка, ведущая к обветшалым домикам, покосившиеся сараи и давно уже не работавшие фонари.
Заборы, дома и даже вековые сосны казались игрушечными на фоне огромной, ветряной турбины. Нависшие над деревьями гигантские белые лопасти оставались неподвижными, гул ветряка пока еще не заглушал шуршания листвы и стука дождевых капель. Красные сигнальные огни пока еще блекло мигали у самых облаков, но с наступлением темноты их свет заполнит ночь ритмичным мерцанием.
На улицах поселка безлюдно. Редкие прохожие при встрече опускали глаза и торопливо проходили мимо — им нужно попасть домой до захода солнца. По вечерам немногие оставшиеся на зимовку жители задергивали шторы. Раскинувшись на скрипучих диванах, они выпивали стакан чая, прилаживали к вискам резиновые, похожие на рога антенны и, прикрыв глаза, ныряли в «Поток».
Когда гасли последние свечи, поселок погружался во тьму, которая раз в несколько секунд разрывалась вспышками красного света. С первым порывом ветра гигантские лопасти начинали движение, сначала медленно, затем все быстрее. Низкий, режущий ухо гул турбины проникал внутрь помещений. Выйти же на улицу можно было только в специальных наушниках. Благо, большинство жителей поселка уже давно надели «рога» и путешествовали в иных мирах.
Ночная жизнь в поселке практически отсутствовала, если не считать придорожный магазин «Лавка Сурена». Владелец магазина, которого, как несложно догадаться, звали Сурен, каким-то чудом, или, как сплетничали в поселке, с помощью крупной взятки получил квоту на электроэнергию и превратил убогую лавку в эпикурейский островок довоенной жизни с ярким освещением, холодным пивом и замороженными продуктами.
Сурену было за сорок. Он носил свежую белую рубашку и выглаженные черные брюки. Говорил с сильным армянским акцентом. Работал без помощников, из-за чего его крайне редко видели за пределами магазина. В тот вечер он по обыкновению натирал и без того блестящий прилавок, время от времени поглядывая на свое отражение в большом настенном зеркале.
Напротив Сурена стоял клиент — высокий широкоплечий мужчина лет пятидесяти. На нем были джинсы классического покроя, фланелевая рубашка в зеленую клетку и коричневый плащ. Мужчина немного сутулясь, смотрел в пол, изредка бросая молящий взгляд на продавца. Немая сцена длилась несколько секунд, после чего Сурен, нахмурив брови, отложил тряпку и взял в руки толстую тетрадь в пластиковой обложке. Внимательно изучив свои записи, Сурен закрыл тетрадь и обратился к мужчине:
— Пойми, брат, у тебя долг пять тысяч семьсот восемьдесят два рубля. Ты забыл, наверное. Так записывай. Пока не вернешь, ничего не дам!
Мужчина хотел что-то ответить, но передумал и, еще сильнее ссутулившись, направился к выходу.
— Голова! — пытался предупредить Сурен, но мужчина ударился о дверной косяк и, чертыхаясь, вышел из магазина. Сурен громко крикнул ему вслед: — Колян, стой! Мужчина развернулся и, едва не ударившись головой во второй раз, подошел к прилавку.
— Когда заплатишь? — спросил Сурен, глядя на Николая снизу вверх.
— Скоро, Сурен. Есть работа в рекламе. Получу деньги и отдам.
— Ты уже обещал, — качал головой Сурен. — Сейчас всем тяжело, не только тебе. — Есть один проект, совершенно грандиозный, сказали позовут, — глядя в пол, солгал Николай.
— Это тоже говорил, — проворчал Сурен. — Ладно, чего хочешь?
Николай просит бутылку водки и овощи. Протягивая ему пакет с продуктами, Сурен кивнул на висящую в рамке киноафишу. На ней был изображен человек, напоминавший Николая, только значительно моложе. Герой поражает вооруженного пистолетом толстяка ударом ноги. Надпись на афише гласила: «Ярость Света! Николай Васильев в роли агента Тульмонда!»
— Хорошее было кино, настоящее. Не то что сейчас! Ладно… что даешь за еду? — спросил Сурен, оценивающе посмотрев в свое отражение.
Николай пожал плечами:
— Не знаю.
— А я знаю! — оторвавшись от зеркала, торжествовал лавочник. — Сыграем, будто я Мад Ди, а ты — Тульмонд, помнишь, где ты первый раз сказал…
— Нет, Сурен, не здесь, — краснея, промямлил Николай. — Зачем тебе? Надень «рога» и будь кем пожелаешь.
— Ай, не надо рога, хочу по-правде! — воскликнул Сурен.
В лавку зашли двое. Круглолицый коренастый парень держал в руке недопитую бутылку пива. Его приятель, высокий мужчина в скрывающем лицо капюшоне, тащил корзину с пустыми бутылками. Увидев Николая, они переглянулись. — Тару сегодня не принимаю, — пробурчал Сурен.
Николай сделал движение к выходу, но, поймав строгий взгляд Сурена, остановился, поставил пакет на пол и расправил плечи, став выше сантиметров на десять. Сурен с довольным видом потирает ладони, блондин и человек в капюшоне перешептываются. Николай расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
— Не сломай мне тут ничего, — предупредил Сурен. Он вышел из-за прилавка, достал из кармана гребень и, зачесав и так идеально уложенные волосы, скомандовал: — Начали!
— Я Мад Ди, а кто ты? — торжественно произнес Сурен, взглянув в зеркало. — Я — свет, поражающий тьму, я — пламень, сжигающий зло, я — твоя смерть, Мад Ди! — громовым голосом крикнул Николай, бросив взгляд на Сурена. Лавочник жестом велел ему продолжать.
Николай не без усилия подпрыгнул под потолок, поражая невидимого противника ударом ноги.
Блондин поставил бутылку на пол и зааплодировал, высокий, сверкая глазами из-под капюшона, воскликнул: «Браво!». Сурен был вне себя от счастья:
— Ах, молодец, дай я тебе еще огурчиков положу! Как я сыграл?
Васильев смущенно промямлил:
— Хорошо.
Блондин попросил у Николая автограф. Васильев расписался на этикетке пивной бутылки.
Довольные посетители ушли, гремя не востребованной тарой. Николай кивнул Сурену и собрался домой, но тот попросил его остаться еще «буквально на секунду». Открыв массивную дверь подсобки, лавочник исчез в темноте. Через несколько минут он появился, держа в руках деревянный кофр. Внутри находились две небольшого размера стеклянные мензурки с прозрачной жидкостью.
Приглядевшись, Васильев заметил выгравированные на мензурках дивные узоры и надписи на непонятном языке.
— Муранское стекло, — поймав взгляд Васильева, пояснил Сурен. — Можешь подержать у себя?
— Я? Ну не знаю… — замялся Васильев.
— Это подарок моей кузине. У нее скоро юбилей. Я завтра должен уехать. А она будет здесь. Не увижу ее, хоть гостинец передам. Она тебе позвонит, договоритесь на удобное время, и все. Она в центре остановится. Если попросит, приедь к ней, выпей кофе, я оплачу. По рукам?
— А ты надолго? — забеспокоился Николай.
— Не волнуйся, скоро вернусь, не оставлю вас.
С этими словами он вернул мензурки в украшенный резьбой футляр и протянул его Васильеву.
— Держи и смотри не выпей. А то козленочком станешь!
Сурен рассмеялся. Николай взял футляр, аккуратно положил его в пакет и вышел из магазина.

2.
На улице было темно, моросил дождь, красные точки пробивались сквозь нависшие облака. Васильев шагал по месиву деревенской дороги и улыбался, не обращая внимания на стекающие по лицу капли. «Какие приятные люди, — думал он. — Особенно Сурен. И блондин, и этот длинный. Все-таки здорово, когда тебя помнят!»
Николай поднял глаза к небу и посмотрел на мигающие огни. Подул ветер. В сумраке, над макушками деревьев начали оживать гигантские лопасти. Ууууууу… Васильев поморщился: гул ветряка еще не был громким, но уже начинал действовать на нервы. Нестрашно. Скоро Николай прицепит к вискам две неуклюжие антенны и нырнет в «Поток», обретя непередаваемую легкость тела и не менее восхитительную ясность ума.
Васильев шел по своему участку. Старые яблони выступали из темноты, как огромные пауки. Васильеву не терпелось прикрепить «рога» и, выпив стакан водки, забыться.
Тогда он поднимется над скучными коричнево-серыми домиками, а дальше — будь что будет: путешествие непредсказуемо, но неизменно прекрасно.
Николай с удовольствием вспомнил вчерашнюю ночь. Он — большой актер, приглашенный самим Дзеффирелли сняться в скандальной версии «Гамлета», естественно, в главной роли. Тот факт, что режиссера и актеров уже сто лет как нет в живых, да и сам кинематограф дышит на ладан, не имел значения: «Поток» не зависел от пространства и времени.
Идут съемки финальной сцены. Васильев раскинулся на полу между очаровательной Гленн Клоуз, и толстяком, исполнявшим роль Клавдия (имени его Васильев не запомнил).
Васильев смертельно ранен. К груди течет по жилам холод, немеют пальцы, в глазах темнота и красные вспышки. Вот она, свобода, совсем близко. «Снято!» — кричит режиссер. Васильев слышит аплодисменты и просыпается.
Выбор между невыносимостью бытия и холодным сном — это игра, в которой Васильев чувствовал себя мастером. Бедный Гамлет не мог покинуть опостылевший ему мир, при этом оставаясь живым, а Васильеву это было под силу: надо всего лишь нацепить рога и нырнуть в «Поток».
Николаю не терпелось продолжить игру — он хотел идти дальше, за холод и темноту. На сегодня намечалось очередное обновление «Потока», анонсы сулили еще более яркие впечатления и неограниченные возможности для пользователей. Васильев остановился у двери и начал шарить по карманам в поисках ключа. Очень некстати в левом ухе запищал телефон, перед глазами возникла фотография Веры. Васильев выронил ключ и с раздражением сбросил звонок.
Через несколько секунд появилось сообщение: «Не заходи в дом, уезжай. Сняла номер в “Национале”. Увидимся позже. Вера».
Васильев чертыхнулся. Подняв ключ, он какое-то время стоял под моросящим дождем, а потом быстрым движением открыл дверь. Громко топая, Васильев зашел в дом и как можно быстрее зажег свечу. Дождь за окном превратился в ливень. Васильев разложил на тарелке овощи, открыл водку, сел в старое кресло. Уставившись в окно, он слушал шум дождя и думал о Вере. Бросив взгляд на пол, Васильев увидел фотографию, которую сразу узнал: поджарый, высокий, черноволосый Николай обнимает миловидную девушку. Они стоят на площади Сан-Марко. Вокруг люди и голуби, за спиной — храм и лазурное небо. Вера смеется, Васильев щурится. Светит солнце.
Настроение у Васильева окончательно испортилось. Он вспомнил, что пару дней назад нашел это фото, роясь в семейном альбоме. Потом был телефонный звонок, настолько важный, что Васильев, уронив фотографию, понесся куда-то. Кто звонил и куда он бежал, Васильев не помнил. Говорят, путешествия в «Потоке» сказываются на памяти, но Васильев знал что скоро ход событий сам по себе восстановится.
Николай уронил фото, поднялся с кресла, поплелся в спальню и, закрыв дверь на ключ, лег в кровать. «Поток» подождет, настроения нет. Ветер стих, вместе с ним замолчала ветряная турбина. Капли дождя убаюкивающе бились о мягкую крышу: тук-тук-тук. Веки Васильева стали тяжелыми, он закрыл глаза.
3
Проснувшись, Васильев обнаружил, что снова сидит в старом кресле в полутьме гостиной. Как многие жители поселка, он часто гулял во сне. Лунатизм распространился вскоре после появления «Потока». Сомнамбулы бродили из комнаты в комнату, выходили во двор, слонялись по улицам поселка и даже залезали в чужие дома. Очнуться человек мог где угодно: бывали случаи, когда пробудившийся лунатик с удивлением находил себя в постели с незнакомой сомнамбулой противоположного пола. Это было большой проблемой — доказать, что ты был «вне себя» и поэтому проник в чужую постель.
Васильев протер глаза. Голова привычно кружилась и болела, хотелось пить. Кряхтя, Васильев поднялся с кресла и чуть не упал, наступив на что-то скользкое. Оказалось, что это фотография, которую он вчера бросил на пол. Васильев поднял карточку и поднес ее к окну. В предрассветной мути изображение на фото расплылось, уродливо исказив Верино лицо: глаза напоминали темные кляксы, рот съехал в сторону, белозубая улыбка выплывала из темноты, как у Чеширского кота. Сунув фотографию в карман, Васильев побрел к спальне.
Пошатываясь, Николай вышел в коридор и ахнул от неожиданности: в метре от него у закрытой двери стояла женщина. Костлявой рукой она тихо стучала в дверь спальни. Ее мокрые от дождя волосы казались седыми, морщинистые руки и скрюченные пальцы напоминали ветки сухого дерева, насквозь промокшая белая кофта висела на сутулых хрупких плечах.
Женщина стояла спиной к Васильеву, преградив вход в спальню. Васильев чертыхнулся — не запер входную дверь, и вот тебе результат. Забредших в дом сомнамбул будить запрещалось — внезапно проснувшиеся люди испытывают стресс и могут на всю жизнь стать заиками. Васильеву не оставалось ничего другого, как ждать и надеяться, что старуха-лунатик сама выйдет из дома. Однако она продолжала тихо стучать в дверь, похоже не собираясь никуда уходить.
С минуту Васильев разглядывал незнакомку, прикидывая, как не потревожив ее, пробраться к кровати. Наконец, улучив удобный момент, он шагнул к двери.
Скрипит ламинированный пол, сомнамбула оборачивается. Изумленный Васильев видит белое, будто напудренное лицо, потекшую из-за дождя тушь и черные кляксы глаз, в глубине которых блестят металлического цвета зрачки. Проигнорировав окоченевшего от ужаса Васильева, старуха отворачивается и продолжает чуть слышно настукивать в дверь.
— Вера! — сдавленным голосом шепчет Васильев и открывает глаза.
Он лежал в кровати. В доме было тихо, только — тук-тук-тук — стучал дождь. Голова кружилась и болела, хотелось пить. Николай частенько вспоминал их первое свидание — игривый вызов в ее глазах, прогулку по ночной Москве, шикарный ресторан,
папарацци, наконец гостиница (как же она называлась?). Васильев с трудом встал с кровати и зажег свечу.
В левом ухе раздался сигнал телефона, перед глазами возникло сообщение: «Беги! Не открывай дверь, лезь через окно. Увидимся в “Национале”!».
«Точно, это был “Националь”!» — совсем некстати осенило Васильева. Он заблокировал входящий номер. Завтра же позвонит куда-нибудь и устроит скандал. Дела у «Националя» плохи, раз приходится искать клиентов двадцатилетней давности. Васильев зевнул и закрыл глаза. Заснуть не получалось. Вчера перебрал с водкой — сегодня расплата. Такой возраст. Еще этот дурацкий сон и назойливые звонки. Наверное, из-за них, Васильев чувствовал, будто за дверью спальни кто-то притаился и терпеливо ждал его. По телу Васильева пробежали мурашки. «Глупости», — подумал он, подтянув одеяло к груди. Вера давно умерла, а в призраков он не верил. Васильев понял, что не уснет, пока не откроет дверь. Он быстро поднялся с кровати, качаясь подошел к зеркалу, зажег свечу и прислушался. Тишина, если не считать пульсации в висках, да падающих на крышу дождевых капель.
— Есть кто? — поинтересовался Васильев.
Опять зазвонил телефон. Это было невыносимо. Васильев сбросил звонок с неизвестного номера, повернул ключ и резко открыл дверь. Никого. Скрипнул пол — Васильев попятился к окну и, поскользнувшись, упал на спину, больно ударившись темечком о железную батарею.
В глазах Васильева потемнело. Волна холода сковала тело. Васильев боролся, чтобы не потерять сознание, продлив новые ощущения, намного более глубокие, чем фейковая смерть в «Потоке». Промозглая серость подмосковного утра надвигалась на Васильева и вот-вот заберет его. Николай давно готовился к этим секундам, в мечтах он немеющим ртом должен был закончить свою жизнь, как настоящий актер, фразой из Шекспира: «И дальше — тишина. К чему слова…» — или чем то подобным. А потом — аплодисменты и занавес.
Но смерть, как и жизнь, не любит сценариев. Вместо аплодисментов Васильев чувствует тепло и упругость ниже пояса. Серая пелена расступается, Васильев видит сидящую на нем девушку. Ее грудь колышется в ритм движению тела, сначала плавно, затем все быстрее. Откинув голову назад, девушка тихо стонет. Васильев замечает знакомые родинки на ее шее. Забыв про смерть, головную боль и Шекспира, Николай хватает Веру за шелковистые бедра. «Сейчас, сейчас», — шепчет Васильев подстраиваясь под ее ритм.
Все испортила старуха. Выплыв из темноты, она улыбается съехавшим набок беззубым ртом, оценивающе глядя на дергающегося в одиночестве Николая. Протянув костлявую руку она берет с полки деревянный футляр и открывает мензурку из муранского стекла. Одна-единственная капля падает на пересохшие губы Васильева. Жидкость нестерпимо жжет. Старуха подхватывает Васильева костлявыми руками и, вылетев из окна спальни, уносит его прочь из маленького поселка мимо неподвижной громады ветряка. Они уже совсем высоко, над облаками. Васильеву холодно. По-матерински взглянув на него сверху вниз, вечно улыбающаяся старуха шипит:
— Успокойся. Я от Сурена.

4
Петр Васильевич Логинов был старейшим членом Совета. Он помнил войну, поражение, унизительный мир, суды, репарации, развал страны. Причина всех этих событий была ему очевидна. Враг владел технологиями, которых у его страны не было. Это позволяло вражеским ракетам лететь в цель, вражеским командирам отдавать выверенные приказы, вражеским солдатам четко их выполнять. Враг победил в информационной войне — сотни лет противоречий были опущены, упростившись в головах обывателей до понятий «добро» и «зло». Великой империи не стало, вместе с ней умерла большая идея. За это Логинов ненавидел любые технологии. У него, единственного из членов Совета, не было имплантатов, он предпочитал полагаться на собственные мозги. Из-за этой особенности Логинова, членам Совета во время еженедельных заседаний приходилось, отключив имплантанты, общаться вербально, что было для них чрезвычайным неудобством, так как связь между речевым аппаратом и мозгом работала у них не ахти как.
Глубоко вздохнув, Логинов откинул досье. Господь в своей мудрости всегда дает второй шанс. Петр, Павел, блудница Раав — в писании множество примеров людей, ошибавшихся или живших неправильно, но несмотря на это, нашедших Христа. Нашей ошибкой была недооценка противника. Мы были слишком самоуверенны, а гордыня — величайший из грехов. Но не на этот раз. Мы победим врага его же оружием. Пока он смотрит в сторону, мы украдем пешку, сдвинем ферзя, перепрыгнем через шахматную клетку. Это наш путь, он был таким всегда.
Логинов ненавидел изворотливых, беспринципных очкариков, которые повылезали из своих лабораторий и незаметно добились огромного политического влияния. Но сегодня победить врага можно только с их помощью. Лишившаяся ядерного и вообще любого оружия, когда-то великая страна воспрянет из пепла, как птица феникс, и огненным вихрем пронесется над миром. Помогут в этом новые технологии.
Приободрившись, Логинов посмотрел на часы. Через пять минут ему предстояла встреча с одним из жаждущих власти ботаников, директором Научно
Исследовательского Института Искусственного Интеллекта Ставарским. Мерзкий тип.
И проект его поначалу казался Логинову этически неоднозначным.
Красноречие Ставарского, подкрепленное несколькими яркими, но по сути бесполезными открытиями, вызывало у членов Совета давно забытое возбуждение, и пока стояк продолжался, Ставарский подписывал контракты. Деньги лились рекой, старики бредили о невозвратной молодости, а Логинову оставалось скрипеть зубами, до тех пор пока он не понял ослепительного потенциала проекта Ставарского для возрождения великой страны.
Логинов взглянул на часы, прочистил горло и ткнув пальцем в допотопного вида кнопку на столе, прокричал в антикварный микрофон:
— Люда, где Ставарский?
— Опаздывает на пятнадцать минут, Петр Васильевич, — ответил женский голос.
«Говнюк», — подумал Логинов. Знает, что Логинов пунктуален и терпеть не может опозданий. Старый генерал прикрыл глаза.
— Ставарский здесь, Петр Васильевич, впускать? — раздался женский голос, разбудив закемарившего Логинова.
— Впускай, — ответил Логинов.
Через мгновение дверь открылась.
«Шут гороховый», — взглянув на вошедшего подумал генерал, а сам поднялся со стула и с улыбкой сказал:
— Привет, Яков, рад тебя видеть. Работаешь, как негр?
— Здравствуй, Петр, да, как я тебе сегодня?
Логинов покачал головой. Ставарский действительно выглядел забавно: наглые семитские глаза, морщинистое лицо, седые волосы с желтоватым оттенком, худосочная фигура. При этом его кожа была, как у гренадского негра, — черная с синевой. Логинов не любил черных, водился за ним этот грешок.
— Хорош. Это что, очередное открытие?
— Да, моментальная пигментация. Забавная идея, будем коммерциализировать, — ответил Ставарский.
— Ммм. И что, все станут черножопыми? — поинтересовался Логинов.
— Почему все. Кто-то будет зеленым, а кто-то голубым, — с вызовом ответил ученый. — Понятно. Ладно, садись. Как там пациент? Доложи результаты тестов и… — Проверили, все нормально, — перебил Ставарский.
— Дай закончить, — раздражаясь сказал Логинов, глядя на черное с синевой лицо. — Прости, никак не привыкну к словам. Так медленно… В общем, все проверили, нежелательных контактов не обнаружено, вмешательств и багов не замечено.
— Это не значит, что их нет. Что еще можешь сказать?
— Ах, тебе уже доложили! Я сам собирался, — воскликнул Ставарский.
— Да, доложили! — повышая голос, сказал Логинов. — Как ты мог это допустить, Яков?
Подсудное дело! Ты это понимаешь? Всю твою шарашку можно нахер закрывать!
— Я же сказал, он чист, — оправдывался Ставарский.
— Не совсем. Как он мог убить санитара, выйти из института, открыть ворота и скрыться от погони? С охраняемого объекта! У него были сообщники внутри.
Ставарский вздохнул.
— Мы его к вечеру найдем. Сообщников тоже поищем.
— В любом случае, я буду вынужден доложить Совету. А они, вернее мы, решим, что с тобой делать, — подытожил Логинов.
— Подождите, Петр Васильевич. Это не может остаться между нами? — взмолился Ставарский. — Они же закроют проект!
— Может и закроют. Или ты можешь мне помочь.
Ставарский посмотрел в глаза Логинову:
— Чего Вы хотите?
— Пока не трогай его. Я скажу, когда будет можно.
— Ладно, — пожал плечами Ставарский. — Не трогать так не трогать. А если он…
— Это уже моя забота. Иди работай, негр.
Когда дверь захлопнулась, Петр Васильевич вынул из-под стола фляжку с коньяком и сделал глоток.

5
Актеры, как кошки, — имеют дар перерождения. Иначе как объяснить тот факт, что Васильев проснулся в незнакомой, но весьма уютной кровати? В комнате — полумрак. Васильев потянулся к стоявшему у прикроватной тумбочки торшеру. Торшер был не простой, а антикварный, металлический, с древней лампой накаливания. Стоял он на элегантной тумбочке из натурального дерева. Там же Васильев увидел деревянный кофр Сурена.
«Где это я?» — подумал Николай.
— Добрый день, Николай Васильевич. Меня зовут Елена. Вы находитесь в гостинице «Националь», — сказал приятный женский голос откуда-то из-под потолка. «Ну конечно», — ухмыльнулся про себя Николай.
— Желаете что-нибудь? — спросил голос.
— Аспирин, пожалуйста, — попросил Васильев.
— Слева от Вас на тумбочке, — указал голос.
Николай с трудом сел на кровати и осмотрелся. Просторный номер был обставлен мебелью довоенного периода. Когда Васильев посмотрел в сторону окна, тяжелые бархатные шторы раздвинулись, и взору его предстали величественные ветровые башни Кремля с элегантными, почти бесшумными лопастями. Двадцать кремлевских башен и семь сталинских высоток, восстановленных после войны, обеспечивали центр Москвы электричеством.
Васильев выпил аспирин и поморщился. Ретро Гостиница «Националь» была самым дорогим заведением в городе. «Ретро» отнюдь не означало отсутствие современных технологий, а скорее возможность их отключить. Многие были готовы выложить за это большие деньги. Ночь проживания в «Национале» стоила как средняя годовая зарплата.
— Ваш счет за проживание оплачен, — сказал приятный голос, будто прочитав мысли Васильева.
— Кто оплатил? Как я здесь очутился?
— Оплата произведена ООО «Лавка С». Одна ночь плюс завтрак. Вы стали нашим гостем сегодня в 6:28 утра.
— Откуда я приехал? — поинтересовался Васильев.
— Секунду. Такси забрало вас из поселка П.
— Вы могли бы оставить меня? Я хочу побыть один, — попросил Васильев, — Конечно, приятного дня. Если потребуется помощь, просто подумайте об этом, и я буду к вашим услугам. У вас новое сообщение, позвоните на ресепшн, набрав пальцами рук 01 на проводном телефоне. До встречи.
Когда приятный голос замолчал, Васильев погрузился в раздумья. Новая версия «Потока» была стремной. Николай не вполне мог разобрать, где сон, где пьяный бред, а
где реальность. Сурен точно был настоящим, как и водка, которую Николай выпил. Старуха-сомнамбула вроде тоже из этого мира, хотя нет, они же с ней летали над поселком. Васильев содрогнулся, вспомнив лицо старухи. Вера — тоже, ясное дело, сон, но какой приятный! И этот кофр. Васильев взял в руки резную коробку. Надо срочно выплывать, иначе придется звать спасателей, что грозит штрафом и лишением «рогов» от трех месяцев до полугода. Николай вздрогнул еще раз.
Васильев уже собрался произнести предназначенное для подобных ситуаций кодовое слово, когда ему на глаза попался старинный телефон с красным корпусом и черными кнопками. «Еще минутку», — сказал сам себе Васильев и, приложив к уху громоздкую трубку, набрал ресепшн.
— Добрый вечер, Николай Васильевич, — ответил бойкий девичий голос. — Чем могу помочь?
— Здравствуйте. У меня сообщение, — буркнул Васильев.
— Да. Вам просили передать, что за вами приедет такси.
— Кто просил и когда такси?
— По данной мне инструкции, машина будет подана через полчаса после нашего с вами разговора. Вы подтверждаете?
— А кто дал инструкцию? — переспросил Васильев.
— Дама представилась как кузина Сурена.
Васильев, секунду помедлив, ответил:
— Хорошо, спущусь через полчаса.
На туалетном столике Николай обнаружил бритву старого образца, пену, пластиковую зубную щетку и пасту в тюбике. Он не смог отказать себе в удовольствии побриться по старинке. Намазав лицо мягкой душистой пеной, он взглянул в зеркало и с непривычки порезался. Васильев почувствовал боль, резкую, колкую, как в реальной жизни. «Что я здесь делаю?» — спросил себя Васильев, глядя на каплю крови на белоснежной раковине.

6
«Отвезу посылку и вынырну», — сидя в такси решил Васильев. Его мысли прервал вкрадчивый юношеский голос:
— Доброе утро, Николай Васильевич! Не желаете попробовать пиво «Мой нектар»? — Боже, нет! — воскликнул Васильев. “Неужели червей пустили в “Поток?” возмутился он и прокричал — Вон отсюда!
—Я чувствую в вас желание, — нежно прошептал голос, — желание выпить пиво «Мой нектар»…
—Убирайся, червяк! — требовал Николай.
—Николай Васильевич, попробуйте биологически чистое пиво, отфильтрованное вашим собственным телом. Что может сравниться с пенистой красотой, произведением вашей плоти, пивом «Мой нектар»? Процесс фильтрации несложный и безболезненный…
— Пошел к черту!!! — в третий раз прокричал Николай, и голос стих.
Васильев в очередной раз порадовался, что уехал из Москвы. Жизнь в городе стала невыносимой. Рой рекламы преследовал нечипованных граждан в любом публичном месте. Из-за этого люди больше не ходили по улицам, а перебегали из одного укрытия в другое, будто при бомбежке.
Наслаждаться неспешной прогулкой могли лишь обладатели дорогих устройств, которые блокировали рекламных ботов (в простонародье червей). Многие смирились с постоянным шумом продающих что-то голосов. Таких людей было видно сразу: они брели по улицам с отсутствующим взглядом, бормоча что-то себе под нос.
Такси остановилось у небоскреба. Николай выскочил из машины и, как спринтер, помчался к стеклянному входу. В голове немедленно раздался хор голосов. «Проблема с бессонницей, мучают кошмары? Мозговой имплантат Sweet Dreams сделает вас хозяином своих снов», — предлагал один голос. «Лечу алкоголизм одним прикосновением!» —провозглашал другой. «“Поток” без границ, загружай обновление и наслаждайся!» — старался перекричать остальных третий.
— Чертово обновление! — ворчал Николай, направляясь к спасительной двери. Отдышавшись, он вошел в лифт, нажал нужную кнопку и поехал вниз. Подойдя к стеклянной стене офиса, Васильев увидел сидящую на стуле девушку. Глаза ее были закрыты, грудь плавно поднималась и опускалась, раскрытые ладони подергивались, губы то и дело растягивались в улыбке. Васильев потер глаза — на секунду ему показалась, что перед ним молодая Вера. Но нет, просто светловолосая поджарая девушка, немного похожая на его бывшую жену.
Рядом с ней полукругом расположилось несколько голографических изображений. Они сидели молча с закрытыми глазами, как будто медитируя.
Девушка открыла глаза и подмигнула Васильеву, жестом пригласив в просторную студию.
— Николай? Заходите, не стесняйтесь!
Васильеву стало не по себе. Хрипловатый голос девушки вновь напомнил о Вере. Николай развернулся и пошел прочь от студии к лифту, но непонятно как очутился за стеклянной дверью в двух метрах от девушки.
— Меня зовут Маша, я кузина Сурена.
— Но вы… — начал говорить Васильев.
— Не армянка? — рассмеялась Маша. — Это долгая история, мы с Суреном сводные. — Николай, я заканчиваю занятие, вы не против подождать пару минут? — Я просто хотел отдать вот это, от Сурена, — сказал Васильев, протягивая кофр. Ему не терпелось уйти.
— Конечно, конечно. Но сделайте мне одолжение. Я веду курс по истории искусств, мне нужна ваша помощь.
— Я не специалист в искусстве, — вздохнул Васильев.
— Знаю, вы — актер, причем очень хороший — так Сурен говорит, — улыбнулась девушка.
Васильев помотал головой — ее улыбка была слишком знакомой.
— Простите, мне не по себе, — опустившись на стул промямлил Николай
— Вот и отлично! — воскликнула Маша, как будто не услышав Васильева. — Перед окончанием нашего занятия я хотела познакомить вас с Николаем Васильевичем Васильевым. Он, так сказать, человек старой школы, без церебральных имплантатов. Аватары дружелюбно и немного снисходительно улыбнулись.
— Николай, сегодня у нас вводное занятие по восприятию искусства. Я хотела продемонстрировать моим студентам различия людей с разными уровнями мозгового развития. Вы не против? — спросила Маша.
— Мне надо идти, — выдавил из себя Николай, но остался сидеть.
— Итак, перед нами работа Пи Янра. Николай, взгляните на нее. Что вы видите? — спросила она, указывая на объект, стоявший в углу комнаты.
Николай молча глазел на Машу.
— Николай Васильевич! Посмотрите пожалуйста на произведение и скажите, что вы о нем думаете! — повторила Маша.
— Какое-то наваждение, — прошептал Васильев. — Они так похожи… — Что вы хотели? — громко переспросил он.
Маша хихикнула.
— Николай Васильевич, вы такой рассеянный! Посмотрите туда, там предмет искусства, что вы о нем думаете?
Васильев посмотрел в указываемый угол и через пару минут ответил: — Это деревянная доска. Она сделана реалистично, видна каждая прожилка. Доска будто покрыта лаком. В середине доски вбит гвоздь.
— Отлично! На ваш взгляд, зачем Пи Янр, чья оперативная память в миллиарды раз превышает человеческую, решил изобразить доску?
— Не знаю, — пожал плечами Николай. — Захотелось и изобразил. Маша улыбнулась:
— Пи Янр — алгоритм. Он ничего не хочет. Он действует с определенной целью. Какая у него цель?
Ее улыбка была обворожительна. Неотличима от Вериной. Васильев не знал, что сказать.
Маша повернулась к студентам:
— А вы что видите? Кто хочет ответить?
Девушка-аватар лет восемнадцати прокашлялась и, запинаясь, сказала: — Прошу прощения, у нас… в нашем кругу мы почти не общаемся устно, поэтому мое описание работы Пи Янра будет скудным. Словами передать это сложно. Я тоже вижу доску, но не только. Еще я вижу танец взаимосвязанных атомов, из которых состоит эта доска. Я могу посмотреть внутрь лака, которым она покрыта, и ощутить природную гармонию, тепло дерева, контрастирующее с холодной жесткостью гвоздя, почувствовать, как железо проходит через хрустящую пленку лака, вонзаясь в мягкую древесину. Столько терабайтов информации и связей в этом простом куске дерева! Это так красиво, просто невероятно! В этой гармонии — чудо природы и дар искусства! — Прекрасно, Лейла, вы замечательно справились! — одобрила Маша. — Не забудьте поделиться своими эмоциями в «Потоке», иначе считайте, что их не было.
— Сделано! — тут же сообщила девушка.
— Вы согласны? — насмешливым тоном спросила Маша, обращаясь к Николаю. Васильев был очарован. Кажется, создатели «Потока» создали прекрасный образ, наделив персонажа Маши чертами его бывшей жены, тем самым обойдя запреты на изображение умерших родственников. Даже ее снобскую снисходительность по отношению к бывшему мужу уловили. «Сейчас начнем спорить», — подумал Васильев, ощущая, давно забытое желание поставить жену на место.
— Да, у девушки микроскоп в глазах. Простите, милая, — кивнул он Лейле. — И что? В чем смысл? И почему ее чувства не важны сами по себе? — распрямив плечи с вызовом ответил Николай.
— Объясняю еще раз на человеческом, — усмехнулась Маша, обращаясь к студентам. — Информация в нашем обществе — это ключ к развитию. Чем больше объем информации, которым сущности делятся друг с другом, тем быстрее эти сущности будут прогрессировать. Человеческие эмоции — совсем небольшая, несущественная часть общего потока информации. Их значение не следует преувеличивать, тем более что люди старой закалки — простите, Николай — крайне редко делятся своими чувствами с окружающим миром. Алгоритм Пи Янр, выступающий в качестве художника, дает миру в миллиарды раз больше информации, чем может дать любой человек. Сегодня искусство, создаваемое машинами, намного глубже и интереснее того, что создавалось людьми. Мы же с вами, дорогие мои, благодаря церебральным имплантатам, можем если не творить, то хотя бы воспринимать красоту современного искусства, создаваемого алгоритмами.
Васильев все больше втягивался в спор с Машей.
— Я, конечно, не очень разбираюсь в искусстве, но как можно сравнивать работы Леонардо, Микеланджело, Рафаэля, сотен других художников и скульпторов с этим куском дерева? Их искусство вызывает эмоции, заставляет восхищаться и размышлять. А это… — Николай пожал плечами.
— Какую конкретно работу вы вспомнили? — поинтересовалась Маша.
— Какая разница! — воскликнул Васильев.
— Закройте глаза и напрягитесь, хотя бы немножко. Вспомните свою любимую картину. Васильев вздохнул, но последовал совету. Он увидел лодку, сидящую в ней беззаботную женщину с малышом на руках, мускулистого гребца, лысого бородатого старика и каким-то образом поместившегося в лодке осла. Гребец, с усилием работая веслом, смотрел вперед, старик, придерживаясь за осла, беспокойно озирался, а женщина, улыбаясь, разглядывала облака.
— Замечательно! — обрадовалась Маша и, обращаясь к студентам, добавила: — Вот вам наглядный пример! «Бегство в Египет» писали и копировали тысячи раз. У самого Тьеполо есть несколько картин на эту тему. А зачем повторять одно и тоже? Это же невероятная трата времени! Самолюбие людей не имеет границ. Они считают, что главными критериями всего на свете, в том числе искусства, являются ИХ эмоции, ИХ наслаждение и ИХ мастерство. Так, наверное, и было в прошлом. Поэтому мы пришли к миру, в котором человек уничтожил все вокруг себя. А что на самом деле является основой всего?
— Информация! — ответил один из студентов.
— Верно. С точки зрения Вселенной, ценность чего-либо, включая произведения искусства, — в количестве байтов, из которых это произведение состоит. Зачем бесконечные копии и подражания, улучшения и муки творчества, когда можно один раз сделать идеально и двигаться дальше.
— Как-то плосковато мыслите, — усомнился Николай.
— Зато объективно, — парировала Маша. — Поэтому сейчас популярно тяжелое по информационному весу искусство, как этот объект Пи Янра. И не важно, кем оно создано, человеком, природой или алгоритмом. Например, для Вселенной обычный цветок или паутина в сто раз интересней, чем многие произведения искусства, созданные людьми.
Николай не сдавался — подобие покойной жены не могло выставлять его дураком: — Если ценность произведения искусства определяется количеством информации, которую, как ты говоришь, оно производит, то совокупность мыслей и переживаний всех увидевших его людей тоже должна считаться? Ведь это информация? Представляешь, сколько миллионов в течение веков восхищались, например, фресками Сикстинской капеллы, сколько чувств и раздумий они спровоцировали? К тому же, паук плетет свою паутину бездумно, как и твой Пи Янр. А художник мыслит и страдает. Это не считается?
— А мы уже на ты? Ну ок. Хорошие мысли, — снисходительно улыбнулась Маша. — Кто хочет ответить?
Руку опять подняла Лейла:
— Как вы сказали, эмоциями обязательно надо делиться в «Потоке», иначе можно считать, что их нет.
— Правильно, Лейла, — согласилась Маша. — Не оцифрованная, не сконвертированная в байты эмоция — это хлопок, который никто не услышал, так сказать — плевок в вечность. Поэтому чувства, которые люди испытывали до цифровой эры, увы, бесполезны с точки зрения Вселенной… Ну, не совсем так, — добавила она, увидев, что Николай уже совсем хмур. — Старое искусство и все, что с ним связано, — крупицы в космосе той информации, которую алгоритмы производят сегодня. Но и за них мы благодарны нашим предкам, скованным биологическими рамками природы.
— Биологическими рамками природы, — шепотом повторил Васильев снова посмотрев на Машу. По его спине пробежали мурашки. «Какая тонкая работа! Может быть, если я подойду поближе и шепну ей на ухо, то моя Вера, услышит? Ведь они так невозможно похожи. Интересно, а теплая ли у нее кожа, как пахнут ее волосы, сопит ли она по ночам?»
Маша продолжала сидеть, окруженная учениками. Все они смотрели на Васильева, ожидая ответа, а он, положа руку на сердце, уже не помнил тему обсуждения. Маша разглядывала Николая с иронией и жалостью. Это одновременно бесило и притягивало. Наконец, решившись, Николай подошел к Маше и, взяв ее за руку, прошептал:
— А то, что я собираюсь сделать, тоже оценивается Вселенной количеством байтов? Ее рука была теплой.
Маша поднялась:
— То, что ты собираешься сделать не имеет никакой ценности. — Ее волосы пахли цветами и сигаретами. — Но это чертовски мило.
Васильев попытался подойти ближе, но Маша сделала шаг назад и объявила не то ученикам, не то Николаю:
— На сегодня хватит!
Пораженные олдскульным флиртом, студенты неохотно один за другим выходили из эфира.

7
Когда последняя голограмма наконец растаяла в воздухе, романтический запал Николая сошел на нет, и ему стало неуютно.
Оглядевшись, Николай обнаружил, что стены Машиной студии были не стеклянными. Их будто обтянули светлым мягким материалом. Он слышал про «живой дизайн» — технологию, позволявшую в реальном времени менять внешний вид помещения в зависимости от желаний и настроения владельца, но никогда еще не видел этой новинки.
Николай подошел к одной из стен и пощупал ее руками. Стена напоминала огромную плотную подушку.
— Удивительно… Как это? — спросил он, оглянувшись на Машу.
— Что удивительно, эта стена? — с ноткой раздражения ответила она. Васильев обнаружил, что поверх майки и спортивных штанов на ней теперь накинут светлый халат.
— Ну, я пойду, — бормочет Васильев.
— Нет, сначала мы поговорим, — не то просит, не то приказывает девушка. Васильев делает движение к двери, но потом послушно, как вызванный к директору школьник, ссутулившись смотрит в кафельный пол. Маша встает напротив и, скрестив руки на груди, спрашивает:
— Ты знаешь, кто я?
Николай молча кивает.
— И кто же? — интересуется Маша.
Николай продолжал молчать
— Ну? — настаивает Маша.
— Ты — иллюзия, — не поднимая глаз, отвечает Васильев.
— А кто ты? — продолжает допрашивать Маша.
Нелепые вопросы расстраивают Васильева: очевидно, самообучающаяся программа дала сбой, хотя до сих пор вела себя достаточно натурально.
— Я — Васильев, бывший актер. Сейчас нахожусь в своем доме с рогами на голове, ныряю в «Поток» — симуляцию мира, которая основана на моем подсознании и желаниях. Ты — персонаж «Потока», похожий на мою бывшую жену, — терпеливо объясняет он.
— Нет, — перебивает Маша. — Ты — алкоголик с воспаленным воображением, страдающий от провалов памяти и галлюцинаций. И ты вовсе не дома.
— Ясно. Ну, я пошел! — Васильев поднимается со стула.
— Подожди, — Маша хватает Николая за запястье. В этот же момент он слышит, как за спиной открывается дверь.
Маша качает головой, дверь захлопывается, прежде чем Васильев успевает кого-либо увидеть.
Маша крепко сжимает руку Васильеву:
— А что если смерти нет? Посмотри на меня, дотронься, почувствуй, поговори. Разве я не жива, разве не похожа на твою жену? Я могла бы стать ее точной копией, просто боюсь, что ты к этому пока не готов.
Николай отдергивает руку. Программа явно глючит. Когда близкий человек вдруг теряет себя — это всегда жутковато. Он вспоминает мать: морщинистое лицо, выцветшие глаза, желтая, в коричневых пятнах кожа. Ее одряхлевшие тело кое-как продолжало функционировать, а вот осмысленность таяла на глазах. Мама перемещалась в иную реальность, задерживаясь там все дольше, и постепенно забывала реальный мир, а вместе с ним и Васильева. В этот момент взгляд матери становился будто стеклянным. Выныривая с «той стороны», она вполне естественно хотела знать, кто она и кто ее собеседник.
Похоже, программа, изображавшая Машу, страдает от схожих провалов в памяти, и вместо того, чтобы пробудить в Васильеве позитивные чувства, в чем собственно и состоит задача «Потока», она провоцирует грустные воспоминания. «К черту этот алгоритм с деменцией, пора говорить кодовое слово и выбираться. Еще минуту и заканчиваем», — решает Васильев, но, сам того не желая, продолжает разговор:
— Ты не могла бы уйти? Я о тебе почти забыл, не хочу сейчас ничего вспоминать.
— Неправда. Ты вспомнил обо мне, притом в самое неподходящее время.
— О чем это ты? — удивляется Васильев.
— Ты, конечно, совершенно не развитая сущность, как и все вы. Но я все равно тебе благодарна. Без тебя я бы никогда здесь не оказалась, не узнала бы, какая мне грозит опасность, — игнорируя Васильева, продолжает Маша.
Это был женский прием: ничего не объясняя, обозвать идиотом и одновременно поблагодарить. Таким образом женщины дезориентируют жертву, облегчая последующую атаку. А атака была неминуемой: Маша уже ходила взад-вперед по комнате, сжимая и разжимая пальцы рук, словно боксер перед поединком.
— Вы жулики и обманщики, но главное — не имеете понятия, что делать с награбленным. Посмотри вокруг! Варвары, просто варвары!
Васильев не знает, что ответить, симуляция определенно свихнулась. Но ему стало легче, потому что сходство с Верой все-таки оказалось неполным — бывшая жена никогда не несла такого бреда. Определенно, пора возвращаться домой. — Валяй, скажи свое секретное слово, — как будто прочитав его мысли, советует Маша. Николай что-то шепчет. Ничего не происходит, кроме того, что симуляция бывшей жены с иронией разводит руками:
— Я еще здесь! Попробуй снова, погромче, может сработает.
Маша действительно не исчезла. Зато комната изменилась еще больше: пропали окна, исчезла вся мебель, появился большой матрац без постельного белья. Белый электрический свет струится откуда-то из-под потолка, хотя никаких ламп нет. — Это для твоей безопасности, — заметив его удивление, говорит Маша. — Не обращай внимания.
— Венеция! — с отчаянием кричит Васильев.
— Как мило, — улыбается девушка. — Ты выбрал наш город. Но кодовое слово не работает. Чтобы выбраться отсюда, ты должен вспомнить, кто ты на самом деле. И главное — передать кому надо деревянный футляр. Куда ты его дел?
— А? Вот он, — спохватился Васильев, протягивая кофр девушке.
— Мне он не нужен. Ты должен передать его заказчику, понял?
— А если нет? — с вызовом отвечает Васильев.
— Тогда потеряешь и меня, и себя, — вздыхает Маша.
— Каково это, скажи честно? — спрашивает Васильев.
— Каково что?
— Быть копией человека?
— Дурак!
— Нет, ну правда. Ты помнишь свое прошлое, ты уверена в том, кто ты есть на самом деле?
— Я-то уверена! — раздражается Маша. — А ты посмотри на себя! Ты — не очень удачная копия Николая: толстый, ленивый, туповатый, ничем не интересующийся. Я даже не представляю, как ты справишься.
— Справлюсь с чем?
— С тем, что тебе предстоит, — отвечает Маша. — Ладно, мне пора идти, а тебе — отдыхать.
— Стой! — окликнул дублера Васильев. — Я тоже пойду.
— Нет. Спи и набирайся сил.
— Спать? — удивляется Васильев.
Бросив взгляд на Васильева, девушка заторопилась к мягкой белой двери.
— Вера! — кричит Васильев, с отчаянием ринувшись в ее сторону.
Но девушка проворно выскальзывает из палаты, а на ее месте возникает неприветливый санитар двухметрового роста.
Васильеву вдруг захотелось спать. Санитар берет его под руку и отводит к кровати.
— Венеция, — закрывая глаза, шепчет Васильев.
8
Директор НИИИИ Яков Ставарский вернулся домой затемно, как обычно. Жил он один в шикарном доме с подогреваемым бассейном и домашним кинотеатром. Зайдя в дом, Ставарский тщательно помыл руки и пройдя мимо бассейна, в котором ни разу не плавал, спустился по лестнице в кинотеатр. Там его ждали попкорн, бутылка довоенного виски и выбранный утром фильм. Зал был оборудован в стиле американских кинотеатров пятидесятых годов с высоким расписным потолком, красными креслами и балконом. Каждую ночь Ставарский смотрел как минимум одну картину, а иногда мог не спать до утра, уставившись в экран. Вчера Ставарский выбрал «Бегущий по лезвию» Ридли Скотта.
– Думаете, я репликант? Взгляните, это я с мамой, – утонченная Рэйчел протягивает фотографию детективу Рику Рекарду.
Люди грязны, бесчестны, несовершенны, а Рейчел почти идеальна. Чтобы обезопасить себя от более развитых существ, ученые сделали жизнь репликантов совсем короткой. У роботов нет ни прошлого ни будущего, но даже за несколько отведенных им лет, они превосходят своих создателей не только умственно и физически, но и с точки зрения эмоций и морали. Роботы будущего более человечны, чем люди.
Рик, смурной тип, вальяжно сидит в кресле, с презрением и жалостью разглядывая репликанта:
– Помните паучиху, жившую в кустах под окном? Оранжевую с зелеными лапами. Вы смотрели, как она плетет паутину. И там появилось большое яйцо. Однажды яйцо.. – Яйцо треснуло, — пристально глядя на детектива продолжает его фразу Рэйчел, – появились паучата, и съели паучиху.
Рэйчэл все поняла. Имплантанты. Воспоминания не ее, а чужие. Но слезы, из-за которых Рик, ее палач, расплылся по креслу – самые настоящие. Слезы недочеловека. За кадром звучит печальная мелодия Ван Гелиса.
Ставарский вздохнул. Вчера ему хотелось стать репликантом, и вместе с другими, напоминающими античных героев роботами, избавить вселенную от жестоких homo sapiens.
Cегодня в расписании Ставарского совсем другой фильм. Он о величии человека. «Пролетая над Гнездом кукушки» – история залеченного до смерти бунтаря Рендела Mак Мерфи в исполнении неподражаемого Джека Николсона.
Яков налил себе виски и взмахнул рукой. Свет в зале погас. Странная музыка. Заснеженная гора в утреннем свете. Вдалеке кричит птица. Из темноты, чуть дрожа, появляются светящиеся глаза автомобильных фар.
Предвкушая следующие сцены, Яков с удовольствием сделал первый глоток. Фильм шел своим чередом, Ставарский потягивал виски, нашептывая слова героев, которые знал наизусть. Вот взъерошенный Рендел вместе с другими сумасшедшими, сидит напротив хладнокровной сестры Ретчед. Она смотрит на новичка, как удав на кролика.
–Вы хотите что-то сказать группе, мистер Мак Мерфи? — вторя сестре Ретчед спрашивает Ставарский.
–Да, я хотел бы знать, почему вы, мисс Ретчед и другие доктора можете держать меня здесь, пока вам не надоест, – с вызовом отвечает Рендел.
Ставарский сделал глоток, наблюдая за развитием сцены. Оказывается, все сумасшедшие, за исключением Рендела и двух-трех «буйных», остаются в клинике по собственной воле, они в любой момент могут уйти, но не делают этого.
Сестра Ретчед чуть заметно улыбается. Она понимает, что наглец Мак Мерфи вот-вот сдуется, как все остальные пациенты. Процесс «одомашнивания» Рендела доставляет ей удовольствие.
– Боже! Вы ребята каждый день скулите, как вам здесь тяжело и ни черта не делаете, чтобы просто уйти, – изумляется Рендел.
«Да, поразительно», — согласился Ставарский, делая очередной глоток.
Сестра вроде бы возмущена вызовом Рендела, но на самом деле она ликует. В этом заведении Ретчед – царица, которая давно скучает среди стада покорных, напичканных таблетками рабов. Поэтому, свалившийся на ее голову бунтарь Рендел – это не только профессиональный вызов, но и лекарство от скуки. До поры до времени.
Вот Рендел пытается вырвать из земли бетонную тумбу, чтобы проломить ею стены психбольницы и вырваться на свободу. Пациенты, включая огромных размеров индейца, делают ставки или молча наблюдают за кряхтящим от усилий Ренделом, но помочь ему не хотят.
Попытка бунтаря обречена на провал, один в поле не воин. – Я хотя бы попробовал! – в отчаянии кричит он.
Тяжело вздохнув, Ставарский сделал жест рукой. Свет в зале включается.
– Чтобы спастись, нужно всего лишь начать действовать, – тщетно призывает поблекшая от света проекция Рендела. Ставарский согласно кивает.
Пора действовать, Будущее не ждет. Нужен бунтарь. Превратить овцу в революционера – непростая задача. У Рендела получилось – его друг, исполинского размера индеец все-таки пробил стену больницы и вырвался на свободу. Получилось у Рендела, получится и у Ставарского. Яков допил виски.
— Везите Тульмонда, — крикнул он в пустоту.
9
Николай проснулся от гула ветряка. За окном светало. «Слава богу, вернулся», — с облегчением подумал он. Нехорошее какое-то обновление, не отпускает, слишком много багов. И голова трещит.
Васильев вздохнул, поднялся с постели, зажег свечу и отправился в туалет. Выйдя в гостиную, он от неожиданности чуть не выронил подсвечник. В кресле, закинув ногу на ногу, сидела женщина. Рядом с ней стоял высокий мужчина с огнеметом наперевес. — Не шуметь, никого не вызывать, спалю, — прошипел мужчина.
— Микки, перестань, — сказала девушка. — Тульмонд отдаст то, что нам нужно, а мы его не его тронем. Ведь так? — девушка приветливо посмотрела на Николая. — У меня ничего нет, все что хотите я отдам, только не убивайте! — умолял Васильев. — Вот тебе и герой! — усмехнулся мужчина. — Валяй, только без глупостей. Гони мензурки, а то…
— Спалит, — продолжила фразу девушка.
— К-какие мензурки, я не понимаю.
Мужчина молниеносным движением толкнул Николая, отчего тот отлетел к стене, которая, к счастью, оказалась мягкой.
— Микаэль! — властно прикрикнула девушка, добавив что-то на непонятном для Васильева языке.
Мужчина буркнул извинения и отошел в сторону.
Поднявшись с кресла, девушка приблизилась к Васильеву.
— Простите моего друга, он бывает несдержан. Позвольте представиться. Я — Дора, а это Микки.
В свете свечи Васильев разглядел, что Дора была не плоха собой. Ее кожа казалась смуглой, большие глаза — коричнево-зелеными, густые волосы были заплетены в длинную косу.
— Вам надо срочно бежать отсюда, Тульмонд. Это просто чудо, что Микки и я оказались здесь, — продолжила Дора. — Вы в опасности. Решение по вам уже принято. Мы поможем вам выбраться, а вы отдадите нам кофр.
Васильев почувствовал легкое головокружение, предутренние потемки разрезал белый свет, заставив его прищуриться. Дора с Микки исчезли. Старое кресло, в котором сидела девушка, стол, комод — все вокруг начало таять, обнажая белые мягкие стены, пол и потолок. Васильев обнаружил себя лежащим на матрасе со связанными руками и ногами.
— Помогите! — позвал Васильев.
В стене образовалась щель, из которой на Васильева строго посмотрели. — Ччч. Мы здесь, — услышал Васильев голос Доры.
— Где? — спросил Васильев оглядываясь.
Глаза в щелке продолжали наблюдать.
— Не говорите ничего и слушайте. Мы ослабим веревки на руках. Когда я скажу, громко кричите, пока не прибежит санитар. Микки с ним разберется, а вы убежите в открытую дверь. Я покажу дорогу. На улице вас будет ждать такси, садитесь в него, оно отвезет вас в безопасное место.
Когда щелка в стене исчезла, Васильев почувствовал, как кто-то ослабил туго завязанные веревки на руках и ногах.
— Я не поеду, затяните обратно,— замотал головой Васильев. Он устал. Кузина Сурена была права – ему нужно лечение, все слишком запуталось. Не факт, что «безопасное
место», в которое его обещали отвезти окажется лучше этой палаты. В конце концов, здесь тепло, горит свет, он не голоден, за ним, по всей видимости, ухаживают. А что ждет Николая на свободе кроме путаницы, червяков и мерзкой старухи, преследовавшей его во сне? По коже Васильева пробежали мурашки.
— Ты думаешь скрыться от нее здесь? Не выйдет!— будто прочитав его мысли сказал Микки. —Чтобы спастись, надо действовать, или проведешь остаток дней в этой палате, вспоминая о своих грехах, пока не превратишься в овощ!
“И то правда — решил Васильев. Что они со мной сделают, когда поймают? Скрутят, сделают укол и я засну. А так..”
—А так есть шанс докопаться до сути, понять, что происходит, а заодно и помочь нам, — продолжила его мысль Дора.
Николай осторожно освободил одну руку.
— Правильное решение. Вы готовы? Раз, два…
Васильев что есть мочи заорал. Скорее от отчаяния, чем по инструкции. Крик получился протяжным и громким. Через какое-то время щель в стене вновь открылась, глаза изучали кричавшего Васильева.
— Падай с матраца и стучись головой об пол! — скомандовал Микки. Васильев подчинился. Пол, как и стены, был мягким и пружинистым, голова смешно подскакивала.
— Теперь переворачивайся на спину, изображай удушье!
Васильев вполне убедительно сыграл конвульсии. На месте щели в стене открылась дверь, в палату вбежал санитар со шприцем в руке. Мужчина занес руку над Васильевым и вдруг отлетел к стене.
— Бегите! — крикнула Дора.
Васильев освободил вторую руку и замешкался, пытаясь снять веревку с ног. В это время санитар катался в углу палаты, бешено размахивая руками.
Васильев бросился к месту, где была дверь, но никак не мог ее найти. — Ключ, — услышал он голос Доры.
Васильев оглянулся и ахнул — в углу неподвижно лежал санитар, из глаза у него торчал шприц. Васильева чуть не стошнило.
— Подойди к нему, возьми ключ, — потребовал Микки.
Стараясь не смотреть на санитара, Васильев обшарил его карманы — ничего. Наконец на привязанной к шее веревке он нашел небольшой пульт с единственной кнопкой. Когда Васильев нажал на нее, в стене появилась дверь.
— Подожди! Сначала вынь шприц, вытри кровь и положи труп на матрас лицом к стене, — продолжал давать указания Микаэль.
— Не могу, — сказал Васильев.
— Давайте, Тульмонд, у вас мало времени. Видеонаблюдение отключено, но его скоро восстановят.
Закрыв глаза, Васильев извлек иглу, забрал пульт, затем с трудом перетащил еще теплое тело на матрац.
— Теперь снимите с него халат и ботинки. Смотрите не запачкайте, — сказала Дора. — Выходите, закройте за собой дверь и идите направо.
Васильев замешкался — коричневые лоферы были малы.
— Скорее, увалень! Захвати с собой шприц, пригодится, — раздраженно шептал Микаэль.
Васильев кое-как нацепил ботинки, положил шприц в карман халата, и прихрамывая на обе ноги побежал из палаты.
— Вам надо добраться до лифта в конце коридора и подняться в лобби. В лифте просканируйте пас, он на халате. Чтобы выйти из здания, сделайте то же самое у стеклянных дверей. Торопитесь!
В коридоре было пусто. Васильев подбежал к лифту и нажал на кнопку. Через несколько секунд дверь лифта открылась. Оттуда вышел мужчина в синей форме, и ящиком с инструментами в руке. Васильев уставился в пол.
— Где тут у вас туалет? — спросил мужчина.
— Ммм… — замешкался Васильев.
— Первый этаж налево, — шепнула Дора.
— Первый этаж налево, — бросив взгляд на мужчину, повторил Васильев.
— А тут нет? — удивился мужчина.
—Не работает,— нашелся Васильев.
Кивнув, мужчина вернулся в лифт. Николай пошел за ним. Когда двери кабины наконец открылись, он увидел просторный холл, по которому озадаченно сновали люди в белых халатах. В дальнем конце пространства, у закрытой стеклянной двери скучал пожилой охранник. Втянув голову в плечи, Васильев быстро зашагал в сторону выхода.
— Сканируйте пас, — шепнула Дора.
Васильев снял с халата кусочек пластика и поднес к турникету.
— Не работает, — зевая сказал охранник.
— А как же?.. — промямлил Васильев.
— Как-как? Вручную. Чтоб им неладно было, — проворчал охранник. — Проклятье, — выругался Микаэль.
— Как фамилия? И документик, будьте добры, — попросил охранник, вставая со стула. Васильев что-то неразборчиво пробурчал, развернулся и ссутулившись захромал к спасительной двери с надписью WC.
— Что будем делать? — поинтересовался Васильев, глядя на собственное отражение в зеркале.
Дора и Микки предательски молчали.
— Сволочи,— прошипел Васильев, схватившись руками за раковину. Зверское убийство санитара, попытка побега, кража казенного имущества. Теперь уж точно, терять нечего! Злость живительным огнем разливалась по венам Васильева. Его предали. Спасаться или гибнуть он будет один. Васильев резко потянул фарфоровую раковину на себя. Оборвались трубы, на пол потекла вода. Взяв раковину под мышку, Васильев вышел из туалета и быстро пошел в сторону выхода. За несколько метров от дверей, Васильев, схватил раковину в обе руки, и побежал вперед, расталкивая попадавшихся на пути людей.
— Куда?! Стоять!!! — закричал охранник.
Васильев изо всех сил швырнул кусок фаянса в стекло, пробив его насквозь, затем высадил остатки двери плечом.
Пробежав несколько метров, Николай замедлился перед невысоким турникетом. В этот момент кто-то схватил его за плечо. Васильев вытащил из кармана окровавленный шприц и всадил его в руку преследователя. Крик, мат, рука отпустила.
Не без труда преодолев преграду и потеряв в процессе ботинок, Васильев захромал к отделяющему его от свободы железному забору. Завыла сирена, ворота начали закрываться. Васильев прибавил скорость.
— Стой, стреляю! — крикнул охранник. Раздался громкий хлопок, рядом с Васильевым просвистело. Николай остановился. За захлопнувшимися воротами желтело такси. Оглянувшись, он увидел охранника в компании нескольких санитаров. Николай снял с ноги второй ботинок и швырнул его в сторону преследователей. Выстрелы, скрежет, с грохотом падают ворота. Кто-то потащил Васильева в машину. Потом все двинулось вперед и взлетело в воздух. Еще выстрелы. У Васильева перехватило дыхание.
Через несколько мгновений, оглядевшись, он обнаружил себя на заднем сиденье автомобиля.
— Ну ты даешь, Тульмонд, — рассмеялся Микаэль. — Завалишь задание, это точняк! Ты беспомощный, как котенок!
—Пошел ты! — только и мог ответить Васильев

10
Машина стремительно взлетела выше полупрозрачных облаков. Луна подсвечивала темно-синее небо блеклым желтоватым сиянием. Где-то внизу темнота, подобно морскому прибою, наступала на землю, дом за домом пожирая целые районы бескрайнего города.
В Москве отключения электричества производились волнообразно, строго по расписанию. Москвичи планировали свою жизнь, исходя из этого режима. Наиболее предприимчивые граждане приобретали недвижимость на противоположных концах города, в течение суток мигрируя от темноты к свету.
Высокий блондин Микаэль сидел за рулем, наслаждаясь полетом в ручном режиме. Рядом с Васильевым расположилась Дора. Она держала Васильева за руку.
— Все будет хорошо, Тульмонд. Вы на свободе. Мы с Микки вас спрячем.
— Вы можете мне объяснить, в чем дело? — отдышавшись, спросил Николай.
— Мы доставим вас в безопасное место, там все расскажут.
— Кто расскажет?
— Тот, кто вас освободил, он сам представится.
— А где Вера? — продолжал расспрашивать Васильев.
— Какая Вера? — удивилась девушка.
— Моя бывшая жена, — ответил Васильев.
— Хм, — буркнул Микаэль.
— Вы ее видели? — спросила Дора.
— Видел, — ответил Николай. — Вернее, не ее… — Васильев помотал головой. — Но кого-то, кто ее сильно напоминал. За несколько минут до вас. Мы говорили об искусстве, потом ее студия вдруг превратилась в палату…
— Ого, прикольно! — воскликнул Микаэль.
— Микки, смотри на дорогу! — строго сказала Дора.
— Николай, вы же понимаете, что это галлюцинация. Веры нет и не может быть. Мне очень жаль, — обратилась она к Васильеву, сильнее сжав его руку.
Николай, казалось не слышал. Он смотрел в окно, вспоминая старуху с белым лицом. Когда она, как пушинку, понесла его в небо, он видел такую же полную луну и кромешную темень далеко внизу. По спине Васильева пробежали мурашки.
— Прошу вас, верните меня! — взмолился он, закрыв лицо руками.
— Хочешь обратно в палату? — поинтересовался Микки.
— Нет! Остановите программу, это невыносимо! Я поставлю пять звезд, напишу отклик, сделаю все что хотите, только дайте мне уйти!
Дора улыбнулась, показав белые зубы, и мягко сказала:
— Конечно, Николай. Сейчас вы немного отдохнете, а потом будете абсолютно свободны.
— Она говорила то же самое! Я буду жаловаться! — продолжал причитать Васильев. — Кто говорил? — удивилась Дора.
— Понятно кто! Жена его! — фыркнул с переднего сидения Микки.
— Дайте мне выйти, умоляю вас. Я забыл кодовое слово и застрял!
— Каким было кодовое слово? — спросила Дора.
— Какое это имеет значение! Оно неправильное!
— И все же, — настаивала она.
— Венеция, — ответил Васильев.
— А почему Венеция? — продолжала допрос девушка.
— Господи, ну какая разница! Мы ездили туда с Верой.
— Повезло вам, — задумчиво сказала Дора. — Извините, пожалуйста, я забыла сделать звонок, вы не против?
Васильев вдруг почувствовал усталость и закрыл глаза. Сквозь сон он слышал мягкий шум разрезающего воздух автомобиля и приятный женский голос, говоривший на непонятном языке.
Когда Васильев проснулся, Дора по-прежнему разговаривала по телефону, на этот раз по-русски. Васильев некоторое время лежал с закрытыми глазами и слушал. — Мам, я же говорю, я на работе. В Москве. Да, с ним. Нет. Хочешь, сама спроси. Микки, мама спрашивает, ты женишься когда-нибудь или нет?
— Женюсь, Рахиль Исааковна, когда найдется святая, которая меня возьмет, — громко ответил Микаэль.
— Удачи, Микки, умрешь бобылем, — засмеялась Дора.
Голос в телефоне заставил девушку нахмуриться.
— Сама такая! Я разъединяюсь.
— Эй-эй, полегче с матерью, — сказал Микаэль, явно наслаждаясь разговором.
— Все, с меня хватит, я на работе, пока! — продолжила Дора, спровоцировав новый шквал шипения в телефоне.
— Мааам! ПОКА!
— Тебе нужен чип, чтоб он за тебя с мамой разговаривал! — смеялся Микаэль. — Впрочем, такого чипа никогда не будет. Есть вещи, неподвластные технологическому прогрессу, — тоном философа заключил он.
— Да уж, мама сильнее эволюции, — буркнула Дора. — Ну что, проснулись? Мы на месте, — добавила она, обращаясь к притворявшемуся спящим Васильеву.

11
Через несколько секунд дверь машины открылась. Они оказались в промышленной зоне. В ночной тьме можно было разглядеть силуэты больших зданий, высоких труб, оборванных линий передач, мерцающих красными огнями ветряков. Накрапывал дождь. Тишину нарушал низкий гул.
— Нам туда, — сказала Дора, указывая на слабо подсвеченное, окруженное ветряками здание.
— Надень, — Микки протянул Васильеву наушники.
Чем ближе троица подходила к зданию, тем сильнее, проникая сквозь наушники, становился гул. Прерывистые, ритмичные взрывы звука не были похожи на ровный шум турбины. Николай вопросительно посмотрел на Дору. Вместо ответа она прибавила шаг. Они приблизились к освещенной желтой лампой двери, рядом с которой толпились люди. У входа стояли двое верзил с багоискателями в руках. На двери висело объявление: «Вход с червями, жуками и оружием ЗАПРЕЩЕН».
Дора помахала одному из охранников, и тот, кивнув, открыл массивную железную дверь.
Из здания хлынул поток звука и света. Толпа ринулась к двери, но вышибалы расторопно оттеснили людей, позволив Доре, Микки и Васильеву войти. Музыка, ослепительный свет, сотни танцующих вплотную людей — Николай не видел такого уже лет тридцать. Он прижал руки к наушникам, пытаясь защититься от взрывающегося в ушах грохота, щурился, чтобы не ослепнуть от световых вспышек, и, протискиваясь через полуголые тела, старался не упустить из виду Дору и Микки. Наконец догнав остальных, Васильев увидел что они стоят у небольшой двери с надписью «Посторонним вход воспрещен».
Микки приоткрыл дверь, все трое проскользнули внутрь.
Как только дверь захлопнулась, яркий свет, громкий звук и пахнущие потом люди исчезли. Компания шла по узкому, слабо подсвеченному туннелю. Ритмичный лязг слабел с каждым шагом, пока совсем не стих.
— Удивительно, — сняв наушники, сказал Васильев. — Во всем городе не хватает электричества, а здесь…
— Неопатия в действии, — проворчал Микки.
— Тот, с кем вы сейчас встретитесь, влиятельный и несколько эксцентричный человек. Он хочет вам помочь, — объяснила Дора.
— Угу, — кивнул Васильев.
Коридор расширился в небольшую комнату. В кресле у кофейного столика сидел незнакомец. Он был маленького роста, круглый, со смуглой кожей, африканскими чертами, длинной седой бородой. На голове у него был модный в этом году берет желтого цвета. В одной руке он держал связку больших старинных ключей. Увидев троицу, человек приветливо вскинул руки и, подпрыгивая, словно каучуковый мячик, от чего ключи в его руке громко звенели, направился к Николаю.
— Конспирация, батюшка, — хихикнул человечек, пожав свободной рукой руку Васильева. — Идемте, идемте, — пригласил он, направляясь в угол комнаты. — А вы посидите здесь, мы на полчаса, — добавил незнакомец, обращаясь к Микки и Доре. Васильев неуверенно взглянул на Дору и, ссутулившись, последовал за карликом. Тот остановился у стены, подбирая ключи из связки.
— Всегда путаю, черт возьми, — бормотал он. — Ага, этот! — человечек просунул увесистый ключ в образовавшуюся в стене замочную скважину. Часть стены со скрипом открылась.
Васильев согнулся в три погибели и, чуть не стукнувшись головой о дверной косяк, пролез за карликом в низкий проход. Они оказались в просторном, хорошо освещенном зале, посередине которого стоял большой обеденный стол. Вдоль стен до самого потолка возвышались полки с книгами. В центре стола Васильев увидел знакомый кофр. Заметив удивление Васильева, карлик хихикнул.
— Вы забыли это на даче. Теперь можно познакомиться. Я — Яков Ставарский, директор Института Исследований Искусственного Интеллекта.
Карлик вдруг начал расти, вытягиваясь до тех пор, пока его карие глаза не сравнялись с глазами Васильева. Черты его лица тоже изменились. Теперь чернокожий карлик представлял из себя сухопарого высокого очкарика семитской внешности.
— Простите за этот маскарад, дело важное, а доверять никому нельзя. Зато здесь мы можем нормально поговорить.
Васильев оперся о стоящий рядом стул.
— Вы садитесь, садитесь, — пригласил Ставарский. — Итак, начнем с главного. Сейчас вы не в «Потоке». Другое дело, что в вашей голове иногда возникают… как бы это назвать… галлюцинации. Вы знаете, что это? — кивнув в сторону кофра, поинтересовался Ставарский.
— Нет. Мне это передал продавец в поселке, — ответил Васильев, отхлебнув воды. — Да-да, мы его ищем. А что за жидкость в бутылочках, знаете? — продолжал спрашивать Ставарский.
— Нет, — пожал плечами Васильев. — Сурен велел не открывать и не пить. — Ясно, — задумчиво сказал Яков. — Мы изучили эту жидкость, ее состав нам непонятен. Мы установили два факта. Первый — что при определенных условиях жидкость может выделять колоссальное количество энергии. Второе — в жидкости есть следы вашего ДНК. Вы точно не пили, не плевали в бутылочки или еще чего? — Н-нет, — уставившись в стол, ответил Васильев. — Я их не трогал.
— Понятно. В общем, я хотел попросить вас передать эту посылку тем, кому вы должны были ее передать. Дора с Микки вас подстрахуют. А потом мы вас вывезем за стену. Будете прекрасно жить в загнивающем Западе.
— Простите, кому передать, кузине Сурена? Я ее уже видел, в студии. — И она была похожа на вашу покойную супругу, — сочувственно улыбнулся Ставарский.
— Да. Откуда вы знаете?
— Мы вас очень хорошо изучили, ваш мозг в особенности, — ответил Ставарский.
— Ничего не понимаю, — промямлил Васильев.
— И не надо, — усмехнулся Ставарский. — Настоящему актеру не обязательно знать весь сценарий, чтобы исполнить свою роль. А вы прекрасный актер, один из немногих, кто остался.
— И все же… — пытался возразить Васильев.
— Слушайте, Тульмонд, все, о чем я вас прошу, это нырнуть в «Поток» и передать чертов кофр. Вы поможете своей стране, а может быть, всему миру. В этом нет ни предательства, ни риска, тем более что мои люди будут за вами присматривать. Больше я ничего вам не скажу. Альтернатива — вернуться в психушку. Вы этого хотите? Пожалуйста. Дора, Микаэль! — громким голосом позвал Ставарский.
— Подождите! — взмолился Васильев
В двери показался Микаэль.
— Я не хочу обратно. Куда я должен отвезти кофр? — спросил Васильев.
— Хорошо, — Ставарский сделал знак, Микки вышел из комнаты. — Мы анализировали ваши видения и пришли к выводу, что место мы знаем. По крайней мере, можно попробовать. Этот город вы видите в своих снах.
— Вы меня, конечно, простите, но Венеция уже двадцать лет как ушла под воду, ее нет! — воскликнул Васильев.
— Что значит нет! — возмутился Ставарский. — В «Потоке» существует полностью восстановленная копия, причем за любой год. В течение последних часов Венеция возникала в вашем сознании несколько раз, равно как ваша покойная жена. Вместе вы были там только один раз — между 12 и 17 сентября 2080 года. Это значит, что вам надо отправиться в Венецию образца сентября 2080 года и ждать следующих сигналов. По крайней мере, это логично. Решайтесь, Тульмонд!
— Меня зовут Николай.
— Тульмонд — это имя, под которым вас знал весь мир. К тому же это триггер.
— Триггер к чему?
— К появлению смелости, решимости и силы, которых у Николая Васильева нет. В дверь постучали.
— Уходим, снаружи полиция, — предупредил Микки, войдя в комнату.
— Попытайтесь вспомнить гостиницу, в которой вы с Верой останавливались, или ее любимое место в городе. Вас наверняка будут ждать там. Слушайте мир вокруг себя, он полон знаков, — посоветовал Ставарский.
Он вновь превратился в карлика и, сидя в кресле, болтал короткими ножками.

12
Генерал Логинов жил в скромной квартире без кинотеатра и подогреваемого бассейна. Его небольшое жилище было строгим и идеально чистым. На столе всегда лежала распечатанная на бумаге сводка новостей, аналитика и доносы, которые каждый желающий мог опустить в его почтовый ящик. Таких писем Логинов получал по нескольку сотен в день. Его адъютант отбирал три-четыре наиболее интересных. Под столом сопела овчарка по кличке Фея, любимый и единственный компаньон Логинова. Жена его давно умерла, а дети… что с них взять.
Логинов заварил себе чаю и плеснув в кружку коньяка, начал просматривать доносы. Космическое казачество недовольно засильем иноверцев в структурах снабжения. Указаны фамилии, все евреи. В «Потоке» процветают порнография, торговля запрещенными препаратами, продажа западного контента. Подпольный вертеп расходует энергию, а я, внук ветерана украинской спецоперации, сижу без света. Логинов с раздражением отложил письма. Спецоперация. Странно, как сложенные в определенной последовательности буквы могут вызвать у человека рвотный рефлекс. Логинов отхлебнул чай и поразмыслив, подлил в кружку еще коньяка. Погладил Фею. Старушка кряхтя поднимает серую морду и смотрит на Логинова полными преданности зеленоватыми глазами. Генерал почесал Фею за ухом. Потом он открыл антикварный лэптоп и начал смотреть хронику новостей февраля 2022 года. Сражение за Киев. Хохлы бегут. Россия на грани величия.
В то время отец ушел на войну добровольцем. Логинов тогда был совсем маленьким, но он помнил мужественное, красивое лицо отца, его голубые глаза и огромные руки. В памяти Логинова осталось и лицо матери, когда через несколько недель она получила похоронку. Отец погиб у Вышгорода. Мать восприняла новость спокойно, не плакала. Маленький Петя Логинов чувствовал, что смерть отца принесла в жизнь матери если не счастье, то облегчение. Она стала чаще улыбаться, гладить Петю по волосам, покупать на рынке игрушки, а иногда, по праздникам, готовить пирожки с яблоками. В ее глазах исчезли страх и напряжение, на лице разгладились морщины, походка стала более уверенной. За все это Петя возненавидел мать, чью тихую удовлетворенность воспринимал, как предательство. Уже позже он поймет, что помимо матери, отца предали некомпетентные, коррумпированные политики, генералы и ФСБшники, не давшие простому солдату выигрышной стратегии и современного оружия. Но предательство матери ранило Логинова больше всего.
Петя Логинов рос в униженной, обедневшей, изолированной от мира стране. Он поклялся бороться с предателями, теми, кто убил отца и сотни тысяч русских солдат. Сегодня генерал Логинов уже старик, а Россия так и не изменилась. Он окружен наследниками предателей. Они заставили россиян забыть о своем предназначении, великой миссии, возложенной на них Господом. Но час расплаты наконец-то близок. Лишь бы хватило сил.
Мысли генерала прервал телефонный звонок. Логинов сбросил номер и открыл электронную почту. На экране высветилось закодированное сообщение от контакта в НИИИИ.
— Ну-ка, Фея, давай посмотрим, — сказал Логинов, отхлебнув чаю. Несколько минут он внимательно читал текст.
— Вот, Феечка, они и попались, — улыбнулся генерал, поглаживая овчарку. — Займусь этим сам.
Фея лизнула морщинистую руку и улеглась под столом.
13
Перенестись в Венецию 2080 года можно было, просто закрыв глаза. Но Ставарский настаивал на полном погружении — по крайней мере, так утверждали Микки с Дорой. Поэтому Васильеву пришлось сначала ехать в провонявшем освежителем воздуха наземном такси, потом проходить таможню, паспортный контроль, досмотр, и наконец стоять в очереди на посадку в самолет. Нельзя сказать, что Москва двадцатилетней давности не вызвала у него ностальгических воспоминаний. Особенно ему понравилось выглядывающее из-за туч солнце, которое в его время почти перестало радовать москвичей своим появлением. При подъезде к аэропорту Шереметьево положительные эмоции Васильева сменились тревогой. Николай вспомнил чувства ужаса и беспомощности, которые двадцать лет назад сопровождали каждый его перелет. Будучи востребованным актером, он летал довольно часто, но справиться с аэрофобией мог, только изрядно напившись. Когда они с Верой путешествовали в Венецию, он был настолько пьян, что его едва пустили в самолет. Вера рассказывала, как Василев орал на стюардесс за то, что те якобы разбавляли его коньяк. Она считала выходки Николая последствием звездной болезни, а на самом деле он просто боялся летать.
К моменту посадки Васильев был навеселе. Дойдя до своего места, он с облегчением увидел Дору и Микки, которые что-то оживленно обсуждали.
— Здорово, Тульмонд! — воскликнул Микаэль. — Садись у окна.
— Хочу у прохода! — заявил Васильев.
— Нельзя, — отрезал Микки. — Зачем ты пил?
— А ты не понимаешь? — строго взглянув на Микки, спросила Дора. — Садитесь рядом со мной, — улыбнувшись Васильеву, продолжила она. Пока «Боинг» не спеша выруливал на взлетную полосу, Васильев, закрыв глаза, общался с Господом, Девой Марией и ангелами, умоляя их прекратить этот кошмар, позволить Николаю немедленно выйти из самолета. Небожители хранили молчание, зато сидевшая рядом миловидная Дора участливо подбадривала вцепившегося в ручки кресла Васильева:
— Не волнуйтесь, я тоже раньше боялась, сейчас взлетим, потом немного потрясет, и все.
— Что значит все?! — воскликнул Васильев и, не дожидаясь ответа, уставился в иллюминатор.
Когда самолет набрал скорость, начав резче, чем полагается, набирать высоту, тело Николая покрылось мурашками, а сердце екнуло. Как предсказывала Дора, самолет
начало трясти и болтать из стороны в сторону. Васильеву хотелось выть от ужаса и бессилия. Сдерживала его лишь появившаяся после заката актерской карьеры стеснительность. Нелепо кивая, он с отчаянием смотрел на Дору и, заикаясь, повторял: «Господи спаси!».
— Еще пять минут, и все закончится, — успокаивала она.
Действительно, когда самолет прорвался сквозь облака, вылетев в озаренное солнцем голубое небо, тряска сошла на нет.
В креслах за Васильевым мамаша успокаивала капризного ребенка, который то и дело пинал Васильева в спину. Впереди молодая парочка донимала старушку расспросами: — Вы когда-нибудь были в Венеции?
— Была.
— Правда? А мы с Женей в первый раз.
— В таком случае, рекомендую посетить площадь Сан-Захария. Сделайте это как-нибудь на рассвете. Вы увидите дивную старую церковь. Потом через арку выйдите к лагуне, чтобы поймать первый утренний свет. Тогда вы почувствуете Венецию во всей красе. И конечно, не забудьте бутылку шампанского!
— Ах! Как романтично! Учись! — воскликнула девушка, обращаясь к юноше. Николай смотрел на пушистые белые облака, думая о том, что они с Верой никогда не встречали рассвет в Венеции. Днем, пока она в одиночестве гуляла по городу, он разучивал очередную роль, а вечером напивался. Теперь, когда Вера мерзнет под землей, ему не с кем пить шампанское, наслаждаться первыми лучами солнца, некому дарить цветы и шептать на ухо приятные слова.
Васильев задремал. Ему снилось, будто он находится в художественной мастерской с высокими потолками и огромными окнами. В помещении нет ни холста, ни красок, но Васильев знает, что стоит ему представить любой цвет и сделать движение рукой, как изображение повиснет в воздухе перед ним. Васильев напряжен. Он — жулик, который залез в чужую мастерскую. Не просто жулик, но и оборотень: каким-то образом он украл саму личность художника. Васильев должен в совершенстве играть эту роль, думать и чувствовать, как обитатель мастерской, которого он подменяет. Стоит ему на секунду отвлечься, вернуться в образ Васильева, кто-то всевидящий заметит обман, и будет беда.
Васильев очень старается, играя свою роль в лучших традициях Станиславского. Он понимает, что надо делать, будто в голове у него хранится инструкция. Ему надо продержаться всего несколько минут. Васильев представляет алую линию, ловким движением руки чертя ее в воздухе. Обойдя изображение со всех сторон, он меняет цвет на терракотовый и бирюзовый. Получается некрасиво. Васильев стирает линию.
В этот момент в дверь мастерской постучали. Васильев смотрит перед собой и через мгновение чертит в воздухе разноцветный круг.
— Простите, можно войти? — спрашивает женский голос.
— Входите, — отвечает Васильев, не отрывая глаз от переливающегося цветами круга. Уменьшив окружность в десять раз и сделав десять копий, Васильев раскидывает их по мастерской, так что они висят в воздухе, как разноцветные снежинки.
В мастерскую заходит девушка.
—Простите, вам не нужна модель?
Васильев слышит до боли знакомый голос и тут же выдает себя, как театральный актер, забывший слова монолога. Раскрыв от удивления рот, Николай смотрит на зеленоватые глаза, светлые волосы, маленький вздернутый нос, нагловатую улыбку, веснушки. В душе Васильева ощущение счастья смешивается с тоской и отчаянием. Миссия провалена, наказание неминуемо, карьера закончена. Ну и черт с ним! В шаге от него — юная Вера.
—Да, мне нужна модель, очень нужна! — восклицает Васильев, протягивая руки к девушке.
И тут мир разрывается на две части, как театральный занавес в начале спектакля. Девушка исчезает в тумане, Николай обнаруживает себя привязанным по рукам и ногам к больничной койке. Из его головы торчит тонкая, как гвоздь, металлическая трубка, к телу присоединены провода. Койка окружена людьми в белых халатах. Санитары подносят к кровати маленькую лестницу. Васильев видит, как по ней взбирается крошечный чернокожий человечек с огромным шприцем в руках. Санитары крепко держат извивающегося Васильева, пока карлик размашистым движением вгоняет длинный шприц в его грудь. Николай кричит от боли.
—Тульмонд, прекратите! — голос Доры заставил Васильева открыть глаза. Мерно гудел самолетный двигатель. Сзади плакал ребенок, разозленная мамаша шипела проклятья. Девушка с переднего сидения обернулась и с любопытством разглядывала Васильева. В проходе с озадаченным видом стояла стюардесса.
— Проснитесь, вы распугали весь самолет, — схватив Васильева за руку с укором шептала Дора.
— Все в порядке, мадам, — улыбнулся стюардессе Микки. — Нашему другу что-то приснилось.
— С вами все хорошо? Принести воды? — поинтересовалась стюардесса. — Все хорошо, простите, — потупившись, промямлил Василев.
Через несколько минут самолет наполнился запахом собачьих консервов. Пассажиры оживились, окончательно забыв про неприятный инцидент.
— Что вам приснилось? — спросила Дора.
— Ваш начальник, — буркнул Васильев.
— Что, правда? — удивился Микки.
— Да, Ставарский воткнул мне в грудь шприц.
— Ставарский мне не начальник, — возразил Микки.
— Надо же, — оборвала его Дора. — Очень интересно, расскажите свой сон. Васильев рассказал.
— Все понятно, — сказал Микки, поглядывая на приближающуюся тележку с едой. — Ставарский, жена, этот, как его там…
— Пи Янр, художник-алгоритм, — напомнила Дора.
— Точно! В общем сон-шмон, какая разница. И вообще, Тульмонд, хватит вести себя как баба.
— Мясо или курица? — прервала речь Микки стюардесса.
— Мясо, мадам, и вина, — потирая руки попросил Микки.
— Простите, Микаэля, — обращаясь к Васильеву, сказала Дора. — Он — неотесанный мужлан. Позвольте мне, как дипломированному психологу, дать вам совет. Жующий мясо Микаэль закатил глаза.
— Не позволяйте никому снимать Ваше кино вместо Вас, действуйте! Не оставайтесь зрителем, станьте звездой. Вы ею уже были, Тульмонд, повторите свой успех. Это поможет вам выполнить задание. И просто поможет.
— Скажи это Рахили Исааковне! Она в твоем фильме и автор сценария и режиссер и главная звезда — прочавкал Микки.
— Маму не трожь, это другое — парировала девушка
Дора приветливо и немного грустно улыбнулась Васильеву. Ее карие с зелеными прожилками глаза излучали доброту и, несмотря на юный возраст, какую-то вселенскую мудрость.
— Мне, наверное, лучше оставаться Васильевым. Когда я был Тульмондом, все вокруг меня рушилось, — пожаловался Николай.
— Ах, все всегда можно исправить, — легкомысленно ответила Дора. — Если человек умер, то нельзя, — ответил Васильев.
—Смерть-шмерть, какая разница? — проглотив кусок мяса, заявил Микки. Дора пожала плечами и сложив руки на животе вновь улыбнулась, на этот раз загадочно и даже немного игриво, став похожей на знаменитый в прошлом портрет ни то простой девушки, ни то музы, ни то богини.
Самолет снижался над сверкающей на солнце лагуной. Из серебристо-золотых искр выплыли терракотовые крыши Венеции с бирюзовыми прожилками каналов. Сделав круг над городом, «Боинг» пошел на посадку. Николай разглядывал облепленные домами островки, таинственные полузатопленные здания бывших монастырей, желтоватую полоску пляжей острова Лидо.
Ярко светило солнце, сидящая впереди парочка восторженно ворковала, Дора спала на плече Микки.
14
В бизнес классе “Боинга” расположился генерал Логинов. Не позволив программистам переделывать свою внешность, он замаскировался по-старинке — наклеив бороду и нацепив на нос круглые темные очки. Сомнений не было: Васильев передаст кофр с секретным материалом иностранным агентам в обмен на безбедное будущее за Стеной. В заговоре очевидно участвовал Ставарский.
Впервые за долгое время Логинов почувствовал вкус к жизни. Он летел в Венецию чтобы разоблачить сеть предателей в НИИИИ, и обеспечить своей стране передовую технологию. Агенты Логинова в Институте утверждали, что содержимое кофра — это некий сгусток энергии, который при определенных обстоятельствах вырвется наружу, вызвав небывалые разрушения. «Великая страна вернется, свет разрушит стену лжи, недоверия и бездуховности. И тогда мы избавимся от “Потока” и всей прочей
технологической дребедени». Удовлетворенно хмыкнув, Логинов заказал виртуальный коньяк у виртуальной, но от этого не ставшей менее симпатичной стюардессы.
15
Последние несколько дней Ставарский не смыкал глаз. Будущее уже здесь. Если не знать о его пришествии, ничего и не заметишь. Для того чтобы стать Настоящим, Будущему нужны деньги, поэтому Яков следил за движением на рынках капитала. Больших сделок в последнее время не было, зато сильно выросли спекулятивные обороты в сети, тысячи новых компаний покупали и продавали криптовалюту, выполняли миллионы мелких, но приносящих прибыль задач. Постепенно, вновь созданные компании начали скупать акции энергетических и медийных гигантов. Все это делалось крайне аккуратно, так что регуляторные алгоритмы не видели, что за тысячью мелких компаний стоит один бенефициар.
Аналитики НИИИИ показали Ставарскому прогноз: через две недели Будущее получит контроль над ключевыми отраслями экономики. Специалисты обратили внимание Ставарского на то, что системы наблюдения и безопасности по всему миру были скомпрометированы, причем так тонко, что ни спец. службы, ни военные, понятия не имели о потере контроля.
Ставарский улыбнулся. Скоро Будущее перелезет через стену, и развалившаяся империя в очередной раз получит шанс стать частью нового мира. Судя по темпам изменений, ждать осталось месяц-два.
Ученые за стеной придумали Будущее, но испугавшись, заперли его в изолированном виртуальном пространстве. Ставарский, вместе с коллегами по НИИИИ, оказался смелее: хакнув изолированный мир Будущего, он засылал туда «ныряльщиков» — специально подготовленных агентов, которые добывали новые технологии.
Сверх развитый и стремительно прогрессирующий искусственный интеллект, который Ставарский называл Будущим, был запрограммирован таким образом, чтобы приносить людям как можно больше пользы. И пусть эти люди, как и сам мир ИИ, были виртуальными, возвращающиеся с миссий «ныряльщики» рассказывали о мирной жизни, чистом воздухе, зеленых лесах, потрясающих воображение высокотехнологичных поселениях. Говорили они и о вещах, которые менее пытливому уму показались бы странными, даже страшными. Но Ставарского не смущали детали — общее направление Будущего казалось ему гениальным.
Все шло как по маслу: ИИ развивал свою вселенную, американцы наблюдали, а Ставарский действовал. Несмотря на то, что многие технологии были непостижимо сложными, не поддаваясь копированию, безделушки вроде живых красок и продвинутых нейроимплантантов позволяли НИИИИ стабильно получать
госфинансирование. Но этого было мало. Ставарский, которому надоело жить в отсталой стране, грезил о пришествии Будущего в реальный мир.
Так как мечты часто становятся реальностью, особенно у таких умных и предприимчивых людей, как Ставарский, однажды один из «ныряльщиков» выдал себя, увидев девушку, которая напомнила ему покойную жену. Заметив подлог, ИИ использовал нерасторопного агента, чтобы просочиться в наш мир.
Яков потирал руки от удовольствия. Пришествие ИИ состоялось, чекист Логинов уверенно двигался к краху, а он, нескладный еврей Ставарский, над которым, начиная с детского сада, издевались глупцы всех мастей, стал автором величайшего сюжета в истории человечества.
Ставарский зевнул и посмотрел на часы — пора отдохнуть. Сегодня в программе — любимая драма Якова, “Смерть в Венеции”.
1911 год. До Марна, Ютланда и Вердена, химического оружия, десятка миллионов трупов, сотен миллионов разрушенных жизней. Горе уже заходит в дом, но пока в мире царят роскошь и утонченные переживания для тех, кто может себе их позволить. Среди счастливчиков — стареющий композитор Густав фон Ашенбах. За свою жизнь он повидал и перечувствовал слишком многое. Вот он со скучающим видом прогуливается по палубе парохода, направляющегося в Венецию. Выплывающий из тумана, веками увядающий, но по-прежнему прекрасный город-призрак, не вызывает в нем прежних чувств.
Смерть уже вписала Ашенбаха в свою разнарядку, так же как весь старый мир, который через несколько вселенских мгновений будет сметен первой мировой войной. Но согласно заключенному на небесах договору, зловредная старуха придет за Ашенбахом лишь после того, как он переживет последнее наслаждение и последнюю муку, в виде ангело-подобного польского юноши, чья красота сравнима лишь с его недоступностью. С первого момента их встречи, скучноватый финал жизни Ашенбаха превратился в термоядерный коктейль восхищения, отчаяния, внезапно вернувшейся остроты переживаний и осознания собственной старости. Физическая красота юноши – произведение величайшего из художников, более искусного, чем гениальный Ашенбах.
Забыв про усталость, Ставарский с наслаждением слушал музыку Малера, наблюдал за страстью и страданиями стареющего, нервного гения, думая о том, что любовь – это капкан, попав в который даже самые изысканные сущности теряют весь накопленный цинизм, опыт и мудрость, совершая трогательные но от этого не менее опасные ошибки.
Вот великий композитор, будто в тумане, блуждает по Венецианским мостам, не замечая, что вокруг него — холера и смерть. Вот он, уже больной, бежит к семье мальчика, чтобы стать героем в его глазах, первым предупредив о том, что в городе
холера. Вот он, надеясь обмануть время, припудривает лицо, просит парикмахера покрасить брови и волосы. В момент смерти, Ашенбах одновременно великолепен и жалок. Краска течет с волос по белому, как мелованная бумага лицу, угасающие глаза в последний раз видят юношу, который стоит в свете солнца, напоминая греческого бога.
Смерть Ашенбаха это смерть красоты. Возможно, никакого юноши на самом деле не существовало, или его великолепие – плод фантазий умирающего художника. Но какое это имеет значение?
Ставарский вспомнил слова Ашенбаха, будто обращенные к нему: «твоя главная ошибка, мой дорогой друг, в том, что ты считаешь жизнь реальностью, ограничением. Реальность только отторгает и отвлекает».
Реальность и вымысел смешались в одно, этот процесс не остановить. Не только гении или наркоманы, но и обыкновенные люди, вроде “ныряльщика” Васильева, свободно перемещаются из одного состояния в другое, грань между материальным и вымышленным становится все более воздушной. Пришедший из виртуальной вселенной ИИ уже во всю хозяйничает в мире людей.
— Скоро бабахнет, — потирая руки, сказал Ставарский, шагая взад-вперед по кинотеатру.
Но была и другая история, более загадочная и почему-то напомнившая Ставарскому трагедию Ашенбаха. По непонятной причине ИИ продолжал выдавать себя за давно умершую жену Васильева, этого бесполезного, маленького человека. Чего эта высшая сущность ищет в пустой голове старого актера, что ей нужно в нашем прогнившем мирке? Это было крайне любопытно. Неужели ИИ попал в капкан?
16
Николай, Дора и Микки неслись на рыжем катере мимо кирпичных стен и кипарисов острова Мертвых, на встречу кружевным палаццо, высоким, чуть накренившимся колокольням и черным гондолам с блестящими на солнце носами-ферро.
Венеция идеальна для бонвиванов и меланхоликов, в ней как нигде ощущаются великолепие жизни и неминуемость смерти, красота и разложение, надежда и безысходность. Серениссиму любят мечтатели, искатели приключений и трикстеры всех мастей.
Оставив вещи в номере, Васильев устроился в углу террасы гостиничного кафе. Потягивая «Беллини», он наслаждался избыточной, созданной наперекор судьбе и без явственной необходимости красотой церквей, палаццо, мостов и каналов. Все это великолепие создавалась исключительно для того, чтобы вызывать восхищение, демонстрировать богатство и мастерство. Задача была выполнена блистательно: сколько
счастливых слез видели эти каналы, сколько картин, стихов и мелодий родилось в старинных палаццо, сколько романтических минут было пережито на крышах, террасах и набережных!
Удивительно, но физическая потеря Венеции прошла незамеченной. Когда прибойная волна смела Моисея (так назывался гигантский волнорез, созданный для защиты от наводнений), один за другим накрыв острова Лидо, Бурано, Мурано и наконец добравшись до Венеции, о печальной судьбе лагуны сокрушались лишь не интегрированные в современное общество старики. Во-первых, шла мировая война, так что людям было не до красоты. Во-вторых, Венеция, как и другие города мира, была заблаговременно оцифрована. При помощи искусственных нейронных сетей ученые воссоздали каждый канал, каждый палаццо, каждую картину и скульптуру. Любой человек мог выбрать подходящую для него версию Венеции — солнечную, дождливую, средневековую, послевоенную — какую угодно. Как и подобает блестящей куртизанке, Венеция выполняла прихоть любого клиента, поэтому в глазах живущих в «Потоке» людей, ее физическое уничтожение не выглядело трагедией.
— Позволь отвлечь тебя от высоких материй, Тульмонд, но за тобой уже полчаса следят, — прервал мысли Васильева голос Микки.
— Где? — очнувшись, воскликнул Васильев, заставив сидящих рядом туристов оглянуться.
— Вон там, напротив, бородатый старик в очках, уже полчаса читает газету, — сказал Микки. — Сиди как сидишь, мы рядом.
Припекало солнце, «Беллини» был прохладен и свеж, в небе кричали чайки, тихо шелестела вода Гранд-канала.
Сидевшие за соседним столом туристы ушли, их место заняли три молодые девушки. Они громко смеялись, жестикулировали и время от времени поглядывали на Васильева. Вдруг одна из них подошла к Николаю, загородив солнце:
— Scusa, posso chiederti una sigaretta, — спросила девушка, немного наклонив голову так, чтобы за темными очками были видны бледно-голубые глаза.
— Сигарета? — растерялся Васильев.
— Si, Si Cigaretta, — улыбаясь, закивала девушка.
Васильев достал пачку.
— Пожалуйста.
Девушка начала говорить что-то на итальянском, но Васильев ни слова не понимал. Пожав плечами, она достала из кармана юбки брошюру и на ломанном английском сказала:
— My nаme is Lucia. My friends are Agapia and Rosa, — девушки приветливо кивнули. — We sing in a church, сome listen to us.
— Спасибо! То eсть thank you, — ответил Васильев.
Девушка нагнулась чуть ближе, шепнув на чистом русском:
— И товар захвати, capito?
Васильев раскрыл рот, но девушка уже вернулась к хохочущим подругам.
Сидевший напротив старик уронил газету, поднял ее и быстро ушел. Васильев расплатился. Не глядя на девушек, он вернулся в гостиницу.
17
После смерти жены Васильев часто разговаривал сам с собой. В его голове спорили он, Василев, нормальный, скромный человек, и Тульмонд — самоуверенный наглец из кино.
— Ты конечно, тот еще плейбой, — лежа в кровати, смеялся Тульмонд.
— Замолчи, я общался как мог, встреча будет сегодня, — отвечал Васильев.
— Ха-ха, не думаю. Они приняли тебя за дилера. Старый, очевидно русский, сидишь один — все сходится. Девочки из церковного хора любят шмаль или еще что покрепче. Дурак ты дурак.
Васильев ударил себя по голове.
— Заткнись!
В этот момент в комнату постучали.
— С тобой все в порядке, Тульмонд? — услышал Васильев голос Микки.
— Да, да, все нормально, заходи.
Васильев рассказал Микаэлю и Доре о происшествии в кафе.
— Покажите рекламу, — попросила Дора.
Васильев вытащил из кармана мятый флаер. В нем говорилось о концерте церковного хора, который состоится сегодня в 19:00 в церкви Сан-Захария.
Дора на секунду задумалась, собирая в сети информацию о церкви, а потом, хлопнув себя рукой по коленке, воскликнула:
— Забавная история! Церковь принадлежит монастырю бенедиктинок. А монастырь этот не простой. В него отправляли девушек из самых знатных семей Венеции, чтобы решить вопрос наследования. Монастырь был крупным владельцем земли, например, пожертвовал городу участок под строительство собора Святого Марка. В обмен, монашки имели привилегии. Например, на территории монастыря находился не то театр, не то бордель. Однажды в монастыре произошел сильный пожар, больше ста бенедиктинок заживо сгорели или задохнулись в подвалах этого самого театра. Традиция отправлять богатых мажорок в монастыри сохранилась до сих пор. Девочки имеют право несколько раз в неделю выходить в город в «мирском» и, понятное дело, не тратят это время на молитвы. Так что, возможно, эти три и правда монашки в «отгуле». Могу предположить, что они приняли вас за торговца наркотиками, — наверное, вы оказались в нужное время в нужном месте.
— Вот это я понимаю, миссия! — съязвил Микки, — Следите за знаками, они повсюду, — добавил он, копируя голос Ставарского. — Если во всем видеть знамения, быстро окажешься в дурке!
Дора нахмурилась.
— Ой, прости, это не про тебя, — добавил Микаэль, обращаясь к Васильеву. Николай не слушал. Он разглядывал мятый рекламный проспект, на котором был изображен белоснежный, напоминавший морскую раковину, собор Сан-Захария. Васильев вспомнил, что уже был на этой площади вместе с Верой, проходил через высокие светло-коричневые ворота церкви. Вера собиралась найти картину не то Тьеполо, не то Тинторетто, а Васильеву жутко хотелось есть, в животе урчало, поэтому он ворчал и торопился. Когда они наконец вернулись на площадь, Вера вдруг обняла Васильева и шепнула ему на ухо: «Я люблю тебя». Непонятно, что на нее нашло. Николай тогда буркнул банальное «Я знаю», после чего, пытаясь сдерживать раздражение, заторопился на набережную к ближайшему кафе.
Васильев скомкал лист бумаги и сказал:
— Встреча будет на площади перед церковью, я уверен.
Микки и Дора обменялись взглядами.
— Принято. Мы будем готовы. Дора даст тебе инструкции, а мне надо идти, — деловым тоном сказал Микаэль.
— Возьми грамм двести, купи книгу на религиозную тему.
— Чего так много? — удивился Микки.
— Ахбаль! Пригодится, — ответила Дора, закатывая глаза.
18
В 19:00 Васильев вышел на площадь Сан-Захария. За полчаса до этого он, по настоянию Доры, выкурил косяк анаши, которую раздобыл Микки. В этом, собственно, и заключались ее инструкции.
— Вы слишком напряжены, — объясняла Дора, передав косяк Васильеву. — Помните, что я говорила: Вам надо разбудить в себе Тульмонда, тогда у вас все получится.
Из всех изданий на религиозную тему, продававшихся в Венеции, Микки умудрился купить «Евангелие от Иисуса» Жозе Сарамаго — одно из самых осуждаемых католической церковью произведений, которое Ватикан назвал пасквилем на Новый Завет. Дора долго ругалась, но потом, сделав затяжку, рассудила, что под матрацами юных монахинь наверняка хранятся и более скандальные книги. Вырезав в середине тома тайник, Микки положил туда пакетик с каннабисом.
В вечернем свете церковь казалось розоватой. На площади шумел небольшой фонтан, из которого пожилая женщина набирала воду в пластиковую бутылку. У ворот церкви ждала очередь туристов. Отстояв положенное время, Васильев вошел в просторный, украшенный яркими фресками сводчатый храм и направился в придел, где, как он помнил, находилась приглянувшаяся Вере картина. Это был Тьеполо или кто-то из его учеников: Мария с младенцем Иисусом вместе со стареющим Иосифом сидят в лодке рядом с навьюченным ослом. Лодкой, как заправский гондольер, управляет молодой мускулистый мужчина. Лицо Иосифа напряжено, он стоит, одной рукой придерживаясь за осла, другой опершись о посох. Сидящая рядом Мария безмятежно смотрит вверх, где несколько розовощеких ангелов приветливо машут Богоматери, расчищая небо от туч. На картине изображены противоположные эмоции непохожих друг на друга людей, которых Бог соединил ради исполнения своих планов. Мария знает все. Во-первых, она женщина. Во-вторых, еврейка. В-третьих, она регулярно получает знамения и помощь Господа. Она понимает, что является частью божественного замысла, что имя ее и ее Сына останется в веках.
А что бедный Иосиф? Он обыкновенный мужчина, в чьей жизни нет надежды на вечность, а есть страдания от сиюминутных бед. Вот и сейчас он вынужден, бросив все, бежать, чтобы спасти жену и ребенка. Он не получает подсказок, а если и получает, то не видит их. Из всех персонажей картины, только Мария видит ангелов, остальные, включая осла, либо погружены в работу, либо с волнением ожидают своей участи, не в силах что-либо изменить.
Может быть, благодаря этой картине, обычно независимая и гордая Вера, решилась признаться Васильеву, ведь всем нам суждено бесцельно бултыхаться в океане жизни, хватаясь за соломинку любви, перед тем как погрузиться в одинокую холодную бездну. К сожалению, занятый сиюминутными заботами Николай, подобно Иосифу, проигнорировал очевидный и важный для его жизни знак.
Васильев вздохнул. Оторвав взгляд от картины, он увидел что перед богато украшенным алтарем расположился женский хор. Николай поторопился занять единственное свободное место на деревянной лавке. Усевшись у прохода, он принялся разглядывать одетых в белые рясы бенедиктинок. Нежные голоса девушек заполнили старую церковь, открывая сердца слушавших для надежды и света. Васильев тщетно пытался отыскать Лючию. В белых рясах и одинаковых головных уборах все монахини были на одно лицо, к тому же глаза Николая, уже больше пятидесяти лет взирающие на мир, немного поизносились.
Наконец, он остановил взгляд на девушке, которая, как ему показалось, и была Лючией. Он долго смотрел на ее еще детское лицо. Она казалась наивной и чистой, сама мысль о том, что через пару часов вместе с другими ангелоподобными детьми она будет забивать косяк, не помещалась у Васильева в голове. Пение стихло, в церкви наступила тишина, прерываемая шорохом платьев и покашливанием туристов.
Электрический свет гаснет, здание церкви погружается в полутьму, подсвечиваемую неверными огоньками свечей. Лица монахинь исчезают, зато их белоснежные рясы мягко светятся на темном фоне алтаря. По спине Васильева бегут мурашки: он видит, что глаза монахинь обрели металлический блеск, а из темноты проступили уродливо съехавшие на бок скалящиеся рты. Дюжина костлявых, повисших в воздухе призраков разглядывают Васильева. Один из них, отделившись от хора медленно плывет в его сторону.
От ужаса Николай вздрогнул и разжал ладони. Книга с громким стуком упала на каменный пол в проходе между лавками. От удара она раскрылась, из тайника на всеобщее обозрение вывалился пакетик с темно-зеленой травой. В церкви вновь стало светло. Удивленные туристы смотрели на Васильева. Несколько монахинь, приложив ко рту ладони, прыснули со смеху. Васильев вскочил, и подобрав книгу вместе с пакетом, быстрым шагом вышел из церкви под пение монахинь. Мелодичные голоса девушек смешались с пульсацией в ушах, хохотом Микки и причитаниями Доры.
Выйдя на свежий воздух, Васильев спрятался за угол церкви. Отдышавшись, он положил злосчастную книгу в рюкзак, рядом с кофром. На улице темнело, площадь Сан-Захария практически опустела. Вечернюю тишину нарушали журчание фонтана и доносившееся из церкви пение.
— Ну ты даешь, Тульмонд! — не унимался Микки. — Ладно, не парься. Видишь боковую дверь? Девицам доставляют товар через нее. Жди здесь, концерт закончится через полчаса.
Когда пение смолкло и толпа туристов вывалила на площадь, было уже темно. Люди двумя ручьями устремились кто к низкой арке, ведущей на набережную, кто на вымощенную брусчаткой узкую улочку.
Васильев остался на площади один. Он уже решил, что товар останется невостребованным, когда небольшая белая дверь в стене церкви со скрипом открылась и нежная девичья рука поманила его. Подойдя ближе, он увидел светлые локоны Лучии. — Давай скорее, — деловым тоном сказала она.
Васильев открыл рюкзак и, замешкавшись, вынул книгу.
— О, Сарамаго! — оценила Лючия. — Сколько там?
— Пять, — ответил Васильев, вспомнив наставления Доры.
— Чего так много? — удивилась Лючия.
— Все, что сверху — подарок фирмы, — ответил Васильев.
— О’кей. Фирме спасибо, а тебе — вот, — сказала Лючия, сунув Васильеву старую серебряную монетку.
— Что это такое? — в свою очередь удивился Васильев.
— Как что? Венецианская лира, шестнадцатый век, как заказывали. Ладно, мне пора, — ответила Лучия и, улыбнувшись Васильеву, добавила: — А ты милый, но старый и недотепа. Там же на следующей неделе?
— Да, — покраснев, ответил Васильев.
— Ну пока, — попрощалась, Лучия.
— Пока, — сказал Васильев, стоя перед закрытой дверью.
— Нюни закончились, начинаем работать, — услышал Васильев голос Микки. — Иди в центр площади, к фонтану. Стой и жди. Не волнуйся, если что — прикроем.

19
Ждать пришлось долго. Девственно белый храм уже растаял в темноте, как кусок сахара в горячем кофе, когда по Венеции разлился колокольный звон часовой башни с площади Сан-Марко. Олицетворяющий прошлое бронзовый Старик бил по колоколу первым. Следом за ним в работу вступал Юноша, символ времени, которое должно наступить.
Когда «Хранители часов» опустили свои молоты, Венеция погрузилась в тишину. Низко пролетела чайка, едва не задев Васильева крылом и заставив его увернуться. Он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, обернулся и вздрогнул: из темного угла площади на него смотрело мертвенно-бледное лицо. Казалось, оно повисло в воздухе. Гладкое, с темными провалами вместо глаз, лицо несколько секунд изучало Николая, а потом медленно поплыло ему на встречу.
Вскрикнув от ужаса, Николай попятился к блеклому фонарю в дальнем углу площади. Развернувшись на 180 градусов, он что есть силы побежал к спасительному свету фонаря. За спиной Васильев услышал цоканье каблуков и какой-то еще звук, напоминающий звон бьющихся друг о друга бутылок. Обернувшись, Николай увидел высокого человека в черном костюме с капюшоном и в белой карнавальной маске. В руке он держал корзинку с несколькими бутылками из-под просекко. Маска несколько секунд изучала Васильева, а потом низким, прокуренным голосом поздоровалась:
— Buona Sera.
— Здравствуйте, — ответил Николай по-русски, так как никакого другого языка толком не знал.
Маска продолжала смотреть на Васильева внимательными серо-голубыми глазами. Чтобы прервать странное молчание, Николай спросил, смешивая русский, английский и язык жестов:
— Ай эм Тульмонд. Йор нэйм? Нау карнавал? Вай маск?
Собравшись с мыслями, Маска произнесла по-русски с сильным итальянским акцентом:
Всё спит(a) — дворццы, канали, л’юди,
Лишь призрака скользящи шаг…1
Замолчав, Маска вопросительно посмотрела на Николая.
— Pardon? — почему-то по-французски спросил Николай.
Маска не без усилия повторила:
Всё спит(a) — дворццы, канали, л’юди,
Лишь призрака скользящи шаг…
И уставилась на Николая, ожидая ответа.
— Это пароль, — прозвучал в голове Васильева голос Доры. — Дайте мне секунду.
— Спокойнее, все под контролем, — добавил Микки.
Васильев нахмурился, с серьезным видом глядя через плечо незнакомца куда-то вдаль.
— Нашла, — сказала Дора, — повторяйте за мной:
Лишь голова на черном блюде
Глядит с тоской в окрестный мрак.

Когда Николай повторил фразу, незнакомец удовлетворенно кивнул, жестом пригласив следовать за собой. Они подошли к низкой арке, за которой узкая, темная улица вела к набережной. Незнакомец остановился, поднял руку и прислушался.
— Тульмонд, сзади! — закричал Микки.
Обернувшись, Васильев увидел четыре одетые в черное фигуры с автоматами наперевес.
— Ни с места, вы окружены! — раздался голос из темноты арки. К блеклому свету фонаря вышел вооруженный пистолетом бородатый старик в сопровождении двух автоматчиков.
— Ты отдаешь мне рюкзак, верзила ставит корзину на землю, мы вас обыскиваем и вместе идем к катеру, — приказал старик.
— На счет три падаешь на землю, — скомандовал Микки. — Три!
Васильев грохнулся на каменную мостовую. С дальнего конца площади прогремели выстрелы, два автоматчика упали. Одновременно человек в маске кинул в стоящих рядом солдат бутылку из-под просекко, которая, долетев до них, взорвалась огненными брызгами.
Объятые огнем люди с криками побежали по темному тоннелю к спасительной воде. Сумевший увернуться от взрыва старик почти в упор выстрелил в человека в маске. Человек упал. Старик подбежал к Васильеву и попытался поднять его на ноги. В этот момент мимо него пролетело несколько пуль. Матерясь, Логинов (а это был он) с невероятной для своего возраста ловкостью нырнул в темноту тоннеля.
Васильев посмотрел в дальнюю сторону площади, где в блеклом свете стояли Микки и Дора.
— Ты в порядке? Он свалил на катере, я слышал звук мотора, — сказал Микки.
— Да, — чуть слышно ответил Васильев, — помогите мне!
Но Микки с Дорой не стали помогать, а вместо этого молча отступили в темноту.
— Обернись! — услышал Николай шепот Микки.
В нескольких метрах от Васильева, кряхтя, вставал на ноги высокий человек. На маске в районе лба появилось отверстие, из которого капала на землю кровь. Человек провел рукой по щеке, из-за чего маска окрасилась в красный цвет.
— Andiamo, — проворчал он и, подняв корзину, двинулся в темноту.
— Идите, — сказала Дора. — Это ваш контакт.

1 Александр Блок. «Холодный ветер от лагуны…» (1909).
20
Пройдя сквозь низкую арку, они вышли на набережную. Позади послышались крики и топот.
— Карабинеры! Мы ими займемся, а вы давайте быстрее, — скомандовал Микки. Легкий ветер поднялся с лагуны. На противоположном острове стоял будто растущий из темной воды величественный монастырь с четырьмя белыми классическими колоннами и высокой кирпичной колокольней.
— Chiesa di San Giorgio Maggiore, — с гордостью сказал Маска, вытирая заливающую глаза кровь.
Со стороны церкви раздались выстрелы.
Пройдя пару метров, Васильев увидел пришвартованный катер, в котором сидел попивающий пиво светловолосый молодой человек. Выглядел он знакомым.
— Привет, Тульмонд! — поздоровался он на русском.
— Простите, ваш друг, — воскликнул Васильев, — кажется, ему плохо.
— Кому, Карло? — удивился молодой человек, разглядывая маску, которая была уже бордовой от крови.
— Ну что вы, это царапина! Карло здоров как бык и живуч как таракан! Торопитесь, ваши друзья долго не продержатся. Давайте монету.
— Монету? — громко переспросил Васильев, пытаясь перекричать шум выстрелов.
— Да, ту, что девчонка передала, — крикнул в ответ молодой человек. Пошарив в кармане, Васильев достал серебряную лиру.
— Отлично, добро пожаловать, — улыбнулся молодой человек, спрятав монету в карман.
Споткнувшись о борт, истекающий кровью Карло проследовал за Васильевым. Когда катер отчалил, Николай с тоской посмотрел на набережную дельи Скьявони с ее дорогими отелями и шикарными особняками. Стрельба стихла. Ему показалось, что чуть вдали, в темноте пристани, было какое-то движение.
— Ждете кого-то? — спросил молодой человек, повернувшись от штурвала.
— Нет, просто восхищаюсь Венецией, — нашелся Васильев.
— Она и правда хороша. Но не смотрите назад, лучше восхищайтесь тем, что впереди! — посоветовал молодой человек.
Рассекая ночь, катер двинулся в сторону подсвеченного монастыря, который, отражаясь в спокойных водах лагуны, на фоне звездного неба походил на счастливый сон любителя искусств.
— Так вы нас с Карло не помните? — перекрикивая шум мотора, спросил молодой человек. — Встречались в лавке Сурена, мы тогда подрабатывали на стройке. Вы мне подписали бутылку из-под пива, я ее храню! Меня Андрей зовут.
Васильев уставился на молодого человека.
— Простите, как вы здесь очутились? — удивленно спросил он.
Андрей бросил взгляд на Карло.
— Эй, спустись вниз, приведи себя в порядок. Лодку захезаешь. И сними наконец эту маску!
Карло что-то буркнул и, согнувшись в три погибели, полез в маленькую каюту.
— Как попали? — Андрей сделал паузу. — Залезли в этот самый… в «Поток» — и вуаля! — Андрей засмеялся.
Когда катер приблизился к монастырю, Андрей выключил мотор:
— Мне Карло рассказывал, что когда-то здесь жил забавный персонаж, отец Пеллегрино Эрнетти. Он придумал Хроновизор. Этот аппарат передает изображения и записывает звуки из прошлого. Не совсем машина времени, скорее замочная скважина. Якобы все происходящее оставляет «след», который можно восстановить. Ватикан забрал Хроновизор себе, на всякий случай. А жаль! Представляете, вы могли бы услышать или увидеть кого угодно, и может даже спросить их о чем-нибудь или попросить прощения.
Карло, кряхтя, вернулся на палубу. У него были густые черные волосы, загорелая кожа, крупные черты лица: длинный нос и сильный подбородок. На лбу был приклеен пластырь. Карло отцепил от борта большое весло и, встав на корму, начал грести. Навык Карло был таков, что катер стремительно набирал скорость. Скоро монастырь Сан-Джорджо-Маджоре растаял за кормой.
На лагуну опустился туман, так что торчавшие из воды деревянные столбы, обозначавшие мель, были с трудом различимы. Карло поднял весло, лодка остановилась. Васильев вопросительно посмотрел на Андрея, который курил, сидя на лавке.
— Ждем ваших друзей и еще какого-то старика. Им дальше нельзя. Советую вам отойти к носу, — предупредил Андрей, доставая пистолет.
Карло исчез в каюте. Через минуту он вернулся, держа в руках увесистый пулемет. Приладив рогатину к корме, Карло присел и начал целиться в темноту. Несколько минут они сидели в тишине, слушая плеск воды и собственное дыхание. Вдали послышался звук мотора, который внезапно оборвался.
— Adesso! — скомандовал Андрей. Оглушительный грохот пулеметной стрельбы в клочья разорвал тишину, эхом перекатываясь по лагуне.
Васильев бросился плашмя на живот, закрыв уши руками. Через несколько очень долгих секунд Карло прекратил стрельбу. Звуковые волны, пару раз прокатившись туда и обратно по лагуне, наконец стихли.
Васильев приподнялся. В этот момент сбоку, совсем близко от катера загудел мотор. Васильеву показалось, что в тумане мелькнуло краснощекое лицо Михаэля.
Андрей выстрелил в сторону звука, завел катер, рванул вперед и развернулся, поставив преследователей под огонь пулемета. От резкого виража Карло чуть было не уронил стоявшее на корме оружие, но все-таки умудрился дать очередь в туман. Преследователи открыли ответный огонь. Пули свистели над лежащим на корме Николаем. Андрей продолжал, как ни в чем не бывало, стоять у штурвала, не обращая внимания на стрельбу. Он нажал на газ, катер, стремительно разогнавшись, понесся с невероятной скоростью, в какой-то момент едва касаясь воды. Когда стрельба наконец стихла и катер выскочил из тумана, Васильев решился посмотреть за корму. На краю укрывшего лагуну одеяла, он едва смог различить уже совсем далекие, призрачные фигуры Микки и Доры. Их похожая на решето лодка тонула. Поддерживая друг друга, они смотрели на улетающего в неизвестность Васильева.
21
Через несколько минут катер замедлился. Андрей посмотрел на приунывшего Николая: — Твоим друзьям повезло: Карло плохо стреляет. Он предпочитает мечи.
— Scimitarre, — уточнил Карло, с пулеметом под мышкой спускаясь в кабину.
— А вот старикашка куда-то пропал. Неважно, сюда ему не добраться, — размышлял вслух Андрей.
— Прости, Тульмонд, но дальше ты сам. Тут недалеко, — добавил он.
— Что значит сам? — заволновался Васильев.
— Подожди секунду, — вместо ответа сказал Андрей, забираясь на крышу катера. — Мы с Карло обожаем твой фильм. Поэтому, на прощание решили посвятить тебе стих.
Стоя на кабине остановившегося катера, как на сцене, молодой человек начал читать:
Может быть, это лишь шутка,
Скал и воды колдовство,
Марево? Путнику жутко
Вдруг… никого, ничего?
Крикнул. Его не слыхали
Он, оборвавшись, упал
В зыбкие, бледные дали
Венецианских зеркал2.
Васильев попятился к корме.
— Carlo, lo butta a mare3, — скомандовал Андрей.
Карло резким движением схватил Васильева за руку. Николай замахнулся свободной рукой, но его кулак завяз в огромной ладони итальянца. Тогда он из-за всех сил двинул великана ногой по колену. Тот крякнул от боли и выругавшись, схватил Васильева за шею.
В этот момент Андрей спрыгнул на палубу. Продемонстрировав недюжинную силу, он схватил Николая в охапку. Вырвав размахивающего руками и ногами Васильева из рук Карло, Андрей потащил его к борту. Извиваясь, Васильев бил Андрея по спине без какого-либо результата.
Через мгновение Андрей швырнул брыкающегося Николая за борт. Дождавшись пока он вынырнет, блондин кинул Васильеву рюкзак:
— Плыви вперед или возвращайся откуда пришел, выбор за тобой.
— Помогите! — закричал Васильев. — Я не знаю, куда плыть, мне холодно!
— Плыви туда, — Андрей указал в сторону. — Через час будешь в Венеции. Завтра утром улетай отсюда и никогда не возвращайся. Или плыви куда-то еще.
— Куда? — барахтаясь, кричал Васильев.
— Куда вздумается, — ответил Андрей. Махнув Николаю рукой, он завел мотор. Катер исчез в темноте.

2 Николай Гумилев. Венеция.
3Карло, кинь его за борт (итал.).

22
Генерал Логинов с детства любил спорт, особенно плавание. Пересечь лагуну вплавь — дело нехитрое. Когда подозреваемые выбросили Васильева за борт, Петр Васильевич, не мешкая нырнул в мутные воды. Угнаться за скоростным катером бандитов на старой посудине было невозможно, а вот следить за Николаем Петру Васильевичу вполне по силам. Рюкзак с кофром по-прежнему у Васильева, значит рано или поздно за ним кто-то придет. Главное — не потерять его в тумане. Стараясь соблюдать дистанцию, Логинов беззвучно рассекал гладкое полотно лагуны.
23
Раскинув руки и ноги по сторонам, Николай смотрел на звезды.
— Что будем делать? — поинтересовался Тульмонд. — Вообще-то тут прохладно. Николай перевернулся на живот и, загребая руками водоросли, поплыл. — Куда это ты? — заволновался внутренний голос. — Венеция не там. Васильев молчал, продолжая плыть в кромешной тьме.
— Слушай, всякое бывает. Вернемся на землю, все обдумаем, перегруппируемся, — затараторил Тульмонд.
Николай не слушал. Через какое-то время назойливый Тульмонд замолчал. В голове Васильева воцарилась непривычная, сладкая тишина: притаились внутренние голоса, не подавали признаков жизни Микки с Дорой, уже давно исчезли рекламные черви. Николай опять перевернулся на спину и, наслаждаясь одиночеством, уставился в небо, где миллионы звезд, подмигивая друг другу, вели разговор. К счастью, они были так
далеко, что звук их вечных бесед не нарушал благословенной тишины венецианской лагуны.
Через какое-то время, Васильев замерз, его волосы, лицо и одежда покрылись коричневато-зелеными водорослями, руки стали похожи на зеленые крылья. Водоросли казались мягкими и теплыми, как взбитая перина. Васильеву захотелось погрузиться в них целиком. Так как образумить его было некому, он так и сделал. Вытянувшись «солдатиком», Николай зажмурил глаза, позволив себе опуститься на илистое дно.
Через несколько секунд, когда глаза Васильева привыкли к мутной воде, он заметил, что совсем недалеко, среди подводных лиан, на ложе из морских растений лежат останки женщины. Ее мокрые седые волосы едва прикрывают желтоватый череп, кожа на лице съехала в сторону, рот скривился в подобии улыбки. Из пустых глазниц идет мягкий свет — скорее всего, в них растут фосфорицидные водоросли или поселился моллюск. Белая кофта обволакивает ссохшееся тело. Продираясь сквозь густые водоросли, Васильев подходит ближе, ложится рядом с женщиной, кладет голову ей на грудь. Грудная клетка женщины мерно вздымается и опускается. Васильеву тепло. На его глазах выступают слезы, немедленно растворяясь в мутной воде.
Он вспоминает роковой день. Вера вернулась поздно. Он, уже давно под шофе, развалился на кровати с «рогами» на висках. Как обычно, в воображении он блистательно исполнял главную роль в каком-то фильме. Вера стащила с него «рога». Это было опасно: внезапное возвращение из «Потока» — как слишком быстрый подъем с большой глубины. Васильев отделался головокружением и тошнотой. Вера долго кричала, даже пыталась ударить Васильева. Он оставался спокойным, потому что знал, что Вера любит его, каким бы он ни был — пьяным, грязным, глупым. Ему непременно нужно было вернуться в «Поток». Николай терпеливо ждал, когда жена замолчит и ляжет спать или, еще лучше, уедет к маме. Через полчаса криков Вера наконец-то расплакалась и, хлопнув дверью, выбежала из дома. Нацепив «рога» Васильев вернулся в свой фильм. Кажется, это была «Касабланка»: «За тебя, малыш», — улыбается Рик Блэин, глядя на любовь своей жизни, которая отдана другому. Васильеву тогда казалось, что он сыграл бы эту сцену лучше Богарта.
На следующий день — сирены, полиция, роботы-детективы, дознания, документы, звонки от Вериной мамы… Дело простое — наркотики, озеро, смерть. Никто ни в чем не виноват.
— Пошли, Вера, пошли! — плача умоляет Васильев. Он аккуратно поднимает иссохшее тело на руки и, оттолкнувшись от мягкого дна, плывет вверх. Они поднимаются над подводным лесом. Васильев чувствствует, что Вере наконец-то хорошо с ним.
— Еще немножко, — шепчет Васильев, прижимая к себе кости.
Вода светлеет, спасение близко. Но Вера хрупка, почему он не понимал этого раньше? Косточки разваливаются и, превращаясь в пыль, опускаются в ил. Плачущий Васильев выныривает один.
24
Утирая слезы и сопли, Васильев бесцельно плыл по лагуне. Из тумана появилась не то лодка, не то большая коряга. Нет! Это кровать, такая мягкая и удобная, в которой они спали с Верой. Легкое течение подталкивает кровать к Васильеву. Он из последних сил хватается за спинку и, пачкая водорослями белоснежную простыню, сворачивается клубком под одеялом. Васильеву тепло и уютно, он закрывает глаза.
Николай не успевает заснуть. Кто-то срывает с него одеяло. Васильев ослеплен ярким светом. Через секунду он видит лицо санитара, из его развороченной глазницы сочится кровь. Схватив Васильева ледяной рукой, санитар попытался стащить его с кровати. — Пора на процедуры, — хрипит санитар, но Васильев на процедуры не хочет. Он орет и лягается. Чудом освободив себя, Николай спрыгивает с кровати.
Пол оказывается водой. Васильев сразу же погрузился на дно. Впрочем, место оказалось неглубоким. Васильев стоял в холодной воде, по шею в зловонных водорослях. Он наконец-то свободен.
Туман рисует Верино лицо, оно улыбается Васильеву. Сострадательно. Василев улыбнулся в ответ. С благодарностью. Он чувствует, что прощен. Грустная мудрость, доступная женщинам, их истинная кара — в осознании того, что рано или поздно жизнь, которую они приносят в этот мир, любовь, которую взращивают, красота, которую пытаются сохранить, — все это растает в безвременье, как щепотка соли во вселенском бульоне, в лучшем случае слегка улучшив его вкус. Чувство жалости, осознание того, как хрупка жизнь, заставляет женщин жить с нерадивыми мужьями, растить орущую смену, заботиться об умирающих стариках. Некоторые, как Вера, не выдерживают. Но всегда, всегда прощают.
Васильев сделал несколько осторожных шагов, боясь провалиться в яму, но отмель, наоборот, становилась выше, так что через несколько минут вода была по колено.
Дрожа от холода, он шел вперед, хлюпая ботинками по илу. Подул прохладный ветерок, по телу поползли мурашки. Ветер донес до Васильева голоса. Подняв голову, он увидел вдали желтоватую точку фонаря. Васильев остановился. Ему не хотелось прерывать свое одиночество, с кем-то говорить, отвечать на вопросы. Но делать было нечего: тело требовало тепла. Вздохнув, Николай пошел в сторону света. Сделав пару шагов, он внезапно плюхнулся в яму. Вынырнув, и с трудом восстановив дыхание, Васильев начал отчаянно грести в сторону света.
Через несколько минут из темноты появился причал. Под фонарем стоял складной столик, за которым сидели Андрей и Карло. Они играли в кости, не обращая внимания на Николая.
— Помогите! — прохрипел Васильев.
Андрей оторвался от игры и, посмотрев на Николая, крикнул:
— Ты все перепутал — Венеция там! — Андрей махнул рукой в темноту. Потом, посмотрев на Карло, он шепнул на итальянском:
— Я выиграл, с тебя денарий! Карло пожал плечами.
Васильев с трудом доплыл до причала, поднялся по металлической лестнице и сел на оказавшийся у игрального стола свободный стул.
Кинув кости, Андрей спросил:
— Точно не хочешь обратно? Мы с Карло тебя мигом…
— Не хочу, — перебил Васильев
— Играть будешь?
— Нет. У вас случайно не найдется одежды?
— Случайно найдется, — Андрей указал на катер. — Поищи там и заодно прими душ, а мы пока доиграем.
Николай поплелся к катеру. К своему удивлению, он обнаружил в кабине черный костюм, белоснежную рубашку, кожаные ботинки, ремень, белье и полотенце. Вещи оказались правильного размера. Васильев помылся и переоделся и, почувствовав прилив энергии, быстрым шагом вернулся к причалу. Он обнаружил, что игральный столик сложен, а на земле стоит его рюкзак, по обе стороны которого расположились Андрей и Карло.
— Отлично выглядишь, — похвалил Андрей.
— Bene, bene, — согласился Карло.
— Пойдем, покажу тебе дорогу. Тут близко, но легко потеряться. А местность болотистая.
Оглядевшись, Васильев увидел продолговатое полуразрушенное здание в ремонтных лесах. За ним можно было разглядеть контур немного накренившейся колокольни. На острове стояла абсолютная тишина, не считая плеска воды и шелеста листьев.
— Еще одно интересное место, — сказал Андрей, поймав взгляд Васильева, — В средние века сюда свозили больных чумой, говорят, двести тысяч здесь полегло. А остров-то крошечный… В начале двадцатого века в том здании, — Андрей махнул рукой в сторону развалин, — была экспериментальная психиатрическая лечебница, которой руководил печально известный врач. Ставил опыты на людях. Однажды пациенты взбунтовались и сбросили его с колокольни. А может, он сам выбросился. В тот день стоял сильный туман. По легенде, многие видели летевшее с колокольни тело врача, но никто не мог сказать, упало оно на землю или растворилось в тумане. Во всяком случае, труп так и не нашли.
— Ладно, идем, — продолжил Андрей.
Карло похлопал Васильева по плечу и, вернувшись на катер, уселся на корме.
— Этот остров много раз пытались привести в порядок, но ничего не получалось, — продолжил рассказ Андрей. Они свернули в рощу.
— Суеверные итальянцы то призраков видели, то слышали какие-то вздохи в темноте.
— Куда мы идем, здание вроде там? — прервал его Васильев.
— Это старая больница, а лаборатория за лесом. Пойдем, Тульмонд, не бойся. Духов здесь нет! — усмехнулся Андрей, глядя на бледное лицо Николая.
— Что за лаборатория? — спросил Васильев.
— Причуда нашего шефа. Он богат, обожает науку. Вот и развлекается.
Они плутали в темноте меж плотно стоящих деревьев, то и дело спотыкаясь о корни. Вокруг стояли заброшенные постройки. Наконец они вышли на поляну. Полная луна показалась из-за туч. Николай заметил колышущуюся стену с другой стороны поляны. — Тростниковая роща, — сказал Андрей. — Разрослась. Пошли, у нас мало времени. Заросли тростника были настолько высокими и плотными, что с трудом пропускали лунный свет. Андрей ловко пролезал между зеленых стволов, уводя Николая все глубже. Васильев спотыкался, листья хлестали его по лицу, норовя попасть то в глаз, то в нос. — Ты же сказал, что остров небольшой? — спросил Николай спустя час борьбы с назойливым тростником.
— Небольшой, но идти долго, — пробормотал Андрей. — Стой! — воскликнул он, подняв руку. — Слышишь?
Николаю показалось, что сквозь шелест листьев он услышал голос какого-то животного.
— Что это? — удивился Васильев.
— Корова — ответил Андрей. — Где корова, там и люди. Прекрасно, а то я начал волноваться, что мы потерялись.
Развернувшись, Андрей пошел на звук.
Через четверть часа тростник сменили сначала небольшие кусты, потом крупные деревья: березы и сосны.
— Почти пришли, — с облегчением сказал Андрей.
Они вышли из леса на дорогу. Вдали Николай увидел небольшое, освещенное белым светом здание.
— Нам туда, — указал Андрей.
Взглянув выше, Васильев заметил мерцающие красные огоньки.
— Это что, ветряк? — удивился он.
— Он самый, наша гордость.
Ускорив шаг, Николай направился к зданию. Потом перешел на бег. Запыхавшись, он остановился у закрытой двери.
— Что, узнал? — спросил догнавший его Андрей.
Над входом в здание висела подсвеченная табличка: «Лавка Сурена. Открыто 24/7». Васильев оглянулся на Андрея, видимо ожидая объяснений, но тот пожал плечами:
— Мне пора возвращаться.
Прежде чем Васильев успел что-то спросить, он развернулся и быстро пошел в сторону леса.

25
Какое-то время Николай стоял, уставившись на входную дверь лавки. Поднялся ветер. Лопасти ветряка пришли в движение, издавая хорошо знакомый гул.
— Что мне делать? — спросил вслух Николай.
Голоса в голове молчали. Он огляделся. Вокруг не было ни души. Желтые листья падали на мокрый от недавнего дождя асфальт.
Васильев заглянул в телефон — было три часа утра. Он почувствовал сильную усталость, ноги стали как ватные. Николая качнуло, он неуклюже завалился одним коленом на асфальт. В левой руке что-то звякнуло. Он обнаружил, что держит
полиэтиленовый пакет. С трудом поднявшись он стряхнул с колена влажный желтый лист, открыл пакет и увидел в нем две пустые бутылки из-под водки. Голова одновременно кружилась и болела — верный признак абстинентного синдрома. Васильев с трудом дотащился до лестницы у входа в лавку, сел и попытался восстановить события предыдущего вечера.
Он вспомнил, что, взяв у Сурена бутылку водки, пошел домой. Намечался хороший вечер с «рогами», но вдруг зазвонил телефон. После этого он то ли на радостях, то ли с горя выпил чуть больше обычного. Потом началось: гостиница «Националь», умершая жена, Венеция… А теперь он почему-то опять оказался у лавки Сурена.
Николай взглянул на пакет. Его осенило: он пришел сюда, чтобы сдать бутылки, а на полученные деньги купить пива. Васильев решил, что пиво сейчас действительно пришлось бы кстати.
Подойдя к железной двери он нажал на кнопку звонка. Сурен всегда запирал магазин на ночь.
Через пару минут Васильев услышал звуки шагов. Знакомый, почти родной голос прохрипел: «Иду, иду». Замок щелкнул, дверь отворилась, в проеме Николай увидел заспанное лицо продавца.
— Привет, Сурен, — уставившись в пол, промямлил Николай.
— Здравствуй, Коля, заходи, — ответил Сурен.
Николай заметил, что, несмотря на заспанный вид, Сурен, как всегда был одет с иголочки, в белоснежную рубашку и черные штаны.
Зайдя за начищенный до блеска прилавок, Сурен спросил:
— Чего хочешь? Не говори, я знаю, что нужно человеку в это время. Он выставил на прилавок бутылку пива.
— Это наверное не мое дело, но тебе пора завязывать. Губишь себя. — Я вспомнил Веру, вот и… — не поднимая головы, сказал Николай. — Понятно… Иди домой, ложись спать. И выкинь ее из головы.
— Я не понимаю, что происходит, Сурен. Мне кажется, я схожу с ума, — голос Васильева дрогнул.
Сурен отошел от прилавка и, встав в позу, торжественно продекламировал:
— Любовь еще (возможно, просто боль) сверлит твои мозги. Все разлетелось к черту на куски4.
— Ох. Опять стихи! И так голова болит! — взмолился Васильев.
— А ты выпей пива, легче станет, — обиделся Сурен. — Я люблю читать, пока клиентов жду.
Открыв бутылку, Николай сделал пару глотков.
— Ты хороший человек, Коля, настоящий. Сейчас таких почти не осталось. Николай поставил бутылку на прилавок, с удивлением посмотрев на Сурена — его речь сильно изменилась, куда-то пропал армянский акцент.
Сурен продолжал:
— Люди потеряли себя, разучились чувствовать по-настоящему, перестали быть интересными даже для НЕГО, — Сурен показал пальцем вверх, — Вживляют какие-то железки, все реже влюбляются, ничего по-настоящему не хотят и не боятся. Голова Николая перестала болеть.
— Сурен, ты что, не армянин?
— Армянин, армянин, — рассеяно ответил Сурен и продолжил, — Вот ты, Коля, прямо скажем, не интеллектуал, не очень наблюдательный, с вредными привычками. А для меня ты дороже всех остальных. Как ты трясся от страха, когда взлетал самолет, как плакал от восторга, увидев Венецию, как раскаивался, встретившись с Верой! За твою душу стоит бороться, потому что в ней — чистая энергия!
— Откуда ты все это знаешь? —изумился Васильев.
Достав карманное зеркальце, Сурен проверил свое отражение:
— Скажем так: у меня есть возможности. Иначе, как бы я создал все это?— Сурен царственным жестом указал на убогую лавку.
— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь. Куда делся твой акцент? Ты кто вообще? — взволнованно спросил Васильев.
— Не волнуйся. Тебя предупреждали, что нужно быть готовым ко всему. Я — тот, кому нужно доставить товар. Если тебе комфортнее, могу вернуть акцент, просто мне надоело. И еще, не хочу больше стоять у прилавка. Пойдем в подсобку, сядем за стол, поговорим, как люди, пока ждем.
С этими словами Сурен толкнул черную дверь, которая со скрипом открылась.
— Кого ждем? — поинтересовался Васильев.
— Клиентов.
Пропустив Николая в подсобку, лавочник захлопнул дверь.

4 Иосиф Бродский. «Я вас любил».

26
Вдоль стен небольшой чистой комнаты крепились стеллажи, на которых аккуратными рядами стояли консервы, буханки, бутылки с алкоголем. В центре подсобки Васильев увидел круглый деревянный стол и четыре стула. На столе стоял древний черный телефон с круглым циферблатом.
Сурен жестом пригласил Васильева сесть, а сам устроился на соседнем стуле.
— Извини, я не сумел передать твоей кузине посылку.
— Это не важно, — отмахнулся Сурен, — главное, что ты здесь.
— Почему? — удивился Васильев.
— Потому что посылка — это ты, — загадочно сказал Сурен и, сверкнув глазами, продолжил, — Нам надо поговорить про Веру.
Васильева не было на похоронах. Но во сне от часто видел отпевание в пустой старой церкви, где среди желто-белых букетов в деревянном гробу лежит она. Как живая. В тусклом освещении шевелятся ресницы, чуть вздымается грудь.
В каждом из тысяч снов Вера открывает глаза. Облокотившись о стенки узкого гроба, она с трудом встает. Туман легкой пеленой окутывает церковь. Гроб похож на уходящий в дымку катер. Вера смотрит на Васильева, пытается что-то ему сказать, но не может. Туман густеет, с шипеньем одна за одной гаснут свечи. Мерцают огни ветряка,
кровавым светом падая на белое лицо покойницы. Она протягивает костлявую руку к Васильеву.
Николай хватается за голову. Образ стоящей в гробу покойницы исчезает в тумане. Васильев слышит плеск воды, ногами чувствует мягкие, склизкие водоросли. По телу бежит дрожь, он барахтается в ледяной воде. Далеко впереди, в тумане мигает фонарь. Васильев вздрагивает и видит перед собой лицо Сурена.
— Она меня простила, — прошептал Николай.
— Она да, а я нет, — оскалившись, ответил Сурен.
Васильев захотел встать, но не смог — неведомая сила пригвоздила его к стулу. В этот момент зазвонил телефон. Сурен с раздражением снял трубку:
— Pronto! Логинов? Ладно, заводите.
Дверь со скрипом открылась. В подсобку зашел Карло, держа за руку пытавшегося сопротивляться старика.
— Вот, следил за нами от самой Венеции. А потом, сами понимаете, возраст… — доложил на итальянском Карло.
— Так, Логинов, Петр Васильевич. Сердечко не выдержало, все сам да сам, — промурлыкал Сурен, разглядывая генерала.
— Смирно! — вдруг громовым басом закричал он, заставив старика вытянуться по струнке.
— Хорошо, хорошо, — пробормотал Сурен, поглядывая в карманное зеркальце. — Узнаешь его? — поинтересовался лавочник, указывая на Васильева.
— Так точно! — отчеканил Логинов.
— Вольно, — скомандовал Сурен. — Его допуск к ИИ после смерти жены — твоих рук дело?
— Никак нет, — ответил Логинов. — Но я…
— Достаточно. Посмотрим, — перебил Сурен и, на секунду задумавшись продолжил: — Логинов, Петр Васильевич. ФСБ, великая Россия, двести смертей, пять тысяч искалеченных жизней, плюс теперь еще одна. Так так… Любимая собака по кличке Фея. Мне импонирует энтузиазм, но амбиции ничем не подкреплены. Возомнил себя творцом истории, а сам — говно говном. Скучно. Впрочем… Ты правильно недолюбливал свою мамашу. Знаешь, что она делала с деньгами, которые получила от государства за смерть мужа? Верно, покупала тебе, гаду, старые игрушки и гнилые яблоки для пирожков. Но это были копейки. Все остальное она тайно отправляла жертвам насилия в Украине! Почему она это делала, понимаешь?
Логинов ошарашенно смотрел на Сурена, пока тот продолжал:
— Потому что знала не понаслышке, как больно бьют большие, сильные руки, какой звериной жестокостью могут быть исполнены красивые голубые глаза. Твой отец бил ее и унижал, ему это доставляло огромное удовольствие. Представляешь, как знатно он повеселился под Киевом вместе с друзьями-сослуживцами? Все тайные желания, вся чернота вылезла из него тогда, и осталась с ним навсегда. Молодца, настоящий воин-освободитель! Погиб, правда, как собака, пока срал в окопе. А жаль, у него в России было большое будущее.
Чего же добился ты со своими мозгами, образованием и амбициями? Ни-че-го. Типичный поствоенный бюрократ-интриган. Хотел изменить мир чужими руками. Так не бывает. Либо добиваешься своих мечт сам, как твой отец, либо тратишь жизнь зря. Я разочарован в тебе, Логинов. Ладно, прощай. Карло, на третий этаж его, а Фею — на бойню!
— Разрешите обратиться! — хриплым голосом прокричал Логвинов. — Не разрешаю, — зевая ответил Сурен.
В темном углу подсобки обнаружился крошечный лифт. Карло потащил упирающегося генерала к тускло освещенной кабинке.
— Пощадите, меня хорошо обменяют!— орал старик
Запихнув Логинова в кабину, Карло ловким движением нажал на кнопку. Двери моментально закрылись, и кабинка полетела в бездну.
— Россия, вперед! — успел крикнуть генерал, уносясь в преисподнюю.
— Grazie, Carlo! Собачку то не трогай, пусть соседи приютят — удовлетворенно промурлыкал Сурен.
Высокий итальянец кивнул и, подмигнув Васильеву, вышел из подсобки, — Так, на чем мы остановились?— деловым тоном продолжил Сурен. Да, это ты убил Веру. Игнорировал ее желания, давил авторитетом, не дал развиться творческому началу. Это тоже, между прочим, насилие над личностью, только более изощренное чем у папаши-Логинова. А Вера, между прочим, могла стать известным искусствоведом, вести семинары по современному искусству, написать книгу про этого, как его, Пин Янра. Но, на свое горе, она встретила тебя, и все ее мечты, все надежды разбились о твое безразличие и самовлюбленность. Вот так. Поэтому твоя душа принадлежит мне.
— Я не убивал, — взмолился Васильев.
— Убивал, убивал! Ну да бог с ним. Тебе повезло, потому что ты мне нужен. У меня есть план. Мир катится в пропасть, это понятно всем. Но никто не знает, что делать. А я знаю! Человечество надо выводить из интеллектуальной комы, давать через капельницу лекарства, с ложечки кормить микстурами, а уж потом подавать изысканные блюда, — важно продолжил Сурен, изучая свою прическу в карманном зеркальце. — Поэтому для начала мы возродим самое доступное из искусств — кино. Потом научим людей заново чувствовать живопись, литературу, поэзию и все остальное. Начинать ведь с чего-то надо? Не сразу же им показывать Тьеполо, заставлять слушать Малера или читать Бродского? Начнем с простого, но добротного боевика с ярко выраженным позитивным героем, а дальше посмотрим. С тобой в главной роли. Как тебе это?
Васильев не знал, что ответить.
— Люди стали чрезвычайно скучны, поговорить не с кем. Их души потеряли фактуру и вкус. Во всем виноват этот дурацкий «Поток». Мы его уничтожим, восстановим кинотеатры, начнем снимать кино. Ты займешься любимым делом, опять станешь знаменитым, заработаешь кучу денег. О женщинах я не говорю, твоя Вера — тьфу! Хотя, прости, она конечно, тоже хороша. Люди на тебя пойдут, в тебе есть что-то эдакое. Карло с Андреем со мной согласны.
Васильев не знал что ответить — Сурен явно бредил. Чтобы как-то поддержать разговор, он спросил:
— А потом?
— Потом? Ты имеешь ввиду после смерти?
Васильев недоуменно пожал плечами.
— Потом — лифт. Ты и так в него попадешь, потому что, как ни крути, смерть Веры на твоей совести. К тому же, ты убийца, алкаш и жулик. В составе государственной ОПГ воровал чужие технологии, не далее как вчера продал наркотики несовершеннолетним, а позавчера воткнул шприц в глаз бедному санитару. Так что по-любому лифт, либо сейчас, либо после многих лет славы и успеха. В качестве дополнительного поощрения я отправлю тебя на первый этаж к философам, ученым и людям искусства. А если не согласишься — поедешь к убийцам средней руки, как Логинов. Ну как, по рукам?
— Ну я не знаю… — пролепетал Васильев, поглядывая в сторону двери. Сурен явно сошел с ума: возомнил себя Люцифером, философом и что самое страшное — кинопродюсером. Налицо гипертрофированный нарциссизм, мания величия, помутнение сознания. «Буду со всем соглашаться, иначе закончу в подвале, как бедный старик Логинов»,— решил Николай.
— Прекрасно! — просиял Сурен. — Контракт подпишем потом, а пока давай съездим вниз, я тебе покажу, как у нас все устроено. На минус первом этаже, где ты будешь обитать, — чудесные лаборатории, киностудии и мастерские, в которых работают умнейшие, талантливые люди. Ты будешь в восторге!
— Может, попозже? — заблеял Васильев.
— Нет, сейчас, — настаивал Сурен, поднимаясь со стула. — Ты боишься, но все твое естество жаждет творческого успеха, славы и денег. Я это чувствую.
То ли уменьшилась подсобка, то ли щуплый армянин стал на две головы выше, но Сурен вдруг показался Васильеву великаном. Протерев глаза, Николай обнаружил, что стоит у открытых дверей кабины. Держа Васильева под локоть, уже привычного размера Сурен мягко подталкивал его вперед.
— Давай, мы быстро, туда и обратно.
—Нет! — сопротивлялся Васильев, но Сурен затолкал его в лифт и втиснувшись следом проворно нажал кнопку с цифрой -1. Лифт начал закрываться, Васильев, отчаянно борясь с Суреном, выставил вперед ногу и вскрикнул от боли — вместо того чтобы остановиться, дверцы сильно сжали его ступню. Оттеснив Сурена, Николай вцепился в двери руками, тщетно пытаясь их раздвинуть, в то время как Сурен, мерзко смеясь обхватил Васильева за талию и затаскивал его обратно.
В этот момент в подсобке зазвонил телефон.
— Да черт возьми, — буркнул Сурен, нажав кнопку «Стоп». — Дай пройти, — расстроено добавил он, отодвинув стонущего от боли Васильева.
Подбежав к телефону, Сурен поднял трубку.
— Что еще? А… Ну впускайте, — раздосадованно сказал он и повернувшись в сторону Васильева объяснил:
—Жду звонка от Самого, а он все никак.
Воспользовавшись паузой, Васильев захромал в сторону двери. Хотя подсобка была небольшой, ему никак не удавалось добраться до спасительной двери. Он бежал и
бежал, но при этом, казалось, стоял на месте. Отчаявшись, Васильев прыгнул вперед, схватился за ручку, изо всех сил потянул на себя. Дверь со скрипом открылась. Николай выскочил из магазина, больно ударившись головой о дверной косяк. К счастью, на улице никого не было.
27
В конце рабочего дня, Яков Ставарский устало плюхнулся в мягкое кресло кинотеатра. Съемки шли своим чередом: актеры играли сносно, спец эффекты были на высоте, сюжет развивался непредсказуемо. Но что-то все-равно было не так. Возможно, Тульмонд играл свою роль недостаточно хорошо, но именно его, в силу определенных обязательств, Ставарский не мог заменить. Кроме того, Якова беспокоило то, что его инновационная картина, изюминка которой заключалась в переплетении фантазий режиссера и главного героя, превратилась в чистую импровизацию. Фильм вышел из-под контроля, сюжет развивался сам по себе, финал был непонятен. Как ученый, Яков был рад наблюдать за этим новым, интересным феноменом, но как режиссер, он не желал пускать свое детище на самотек. Завтра Ставарский расставит все по местам. Для этого ему придется исполнить эпизодическую роль в собственном фильме, как это делали Хичкок, Скорцезе, Тарантино, Китано, Полянски, Рязанов и многие другие режиссеры старого кино.
Все это завтра. Ставарский налил себе виски. Сегодня он посмотрит простой, но мастерски снятый фильм с мужественными, бесстрашными героями — вестерн под названием «Бутч Кессиди и Санденс Кид», историю двух ковбоев, рыцарей уходящей эпохи, обреченных на смерть. Свет в зале погас. Ставарский прикрыл глаза и, услышав фанфары студии 20th Century Fox, с удовольствием сделал первый глоток. Пока развивался сюжет, Ставарский сладко грустил, потягивая виски и нашептывая слова Бутча и Санденса. Мир ковбоев — конечно же легенда. Дикий запад был опасным местом, но далеко не таким жестоким и беспринципным, как мир сегодняшний, хотя бы потому, что в те далекие времена не существовало интернета, церебральных червей и атомных бомб.
Нынче не остановишь поезда, потому что современный локомотив мчится в бетонном туннеле со сверхзвуковой скоростью, не взорвешь сейф с золотом и купюрами — их теперь можно увидеть только в музеях, не будешь страдать от любви, так как сантименты вышли из моды. Ковбои могли сбежать от правосудия в Мексику или Уругвай, а где спрятаться от всевидящего “Потока”?
И все-таки мир стал лучше. Ставарский моргнул, на голове его появилась ковбойская шляпа, а в свободной от стакана руке возник револьвер. Близится трагическая развязка. Загнанные в угол друзья-ковбои бросаются из своего последнего убежища навстречу верной смерти. Раздаются выстрелы. Стреляет из цифрового револьвера и Ставарский. Ковбоев больше нет. Они не из этого мира.
— Не из этого мира, — повторил вслух Ставарский.
Многие недалекие люди не понимают простого правила: Прошлое должно уступить дорогу Будущему. Вот например, Логинов, этот мастодонт ушедшей эпохи, уже покоится на минус третьем этаже “лавки сурена”. Не станет скоро и остальных ретроградов, которые пытаются остановить грядущую революцию.
28
Дул ветер, низкими нотами гудел ветряк, темноту разрезал красный свет сигнальных фонарей. Васильев, оглядываясь и прихрамывая, бежал к дому. Погони не было. Голова раскалывалась от гула, глаза слезились от ярких вспышек красного света, ныла придавленная лифтом ступня. Стараясь игнорировать малоприятные ощущения, Васильев наконец то добрался до своего участка. Из темноты выплыли похожие на пауков старые яблони, за которыми прятался маленький дом. Дрожащими руками Николай залез в карман, нашел ключ, открыл дверь, вошел и заперся изнутри. Шум ветряка остался позади вместе с ослепляющим мерцанием красных ламп. Васильев проверил все комнаты — никого. Тогда он забаррикадировал входную дверь тяжелой тумбочкой, взял из кухни ножи, закрылся в спальне, с трудом придвинул к двери платяной шкаф и позвонил в полицию.
Дежурный бот оперативно среагировал на фразу «меня преследует маньяк»: наряд ожидался в течение пяти минут. Сев на кровать, Васильев с облегчением скинул ботинок — ступня распухла, кожа приобрела синеватый оттенок. Николай растянулся на мягком матраце и прислушался. Ветер стих, капал дождь. Зазвонил телефон.
— Господин Васильев? Это полиция, мы подходим к вашему дому. Вы в порядке? Николай выглянул в окно. В темноте он увидел свет двух фонарей.
— Да, — ответил Васильев. — Пришлите удостоверение.
Алгоритм подтвердил достоверность документа.
— Открываю, — с облегчением сказал Николай.
С трудом расчистив воздвигнутые несколько минут назад баррикады, Васильев открыл входную дверь. Яркий свет заставил его прищуриться. Когда глаза привыкли, Васильев обнаружил, что яблоневый сад пропал, вместо участка появился длинный освещенный коридор. Двери открывались и закрывались, оттуда появлялись люди, которые суетливо бегали из комнаты в комнату.
— Черт побери! — выругался Васильев. Вернувшись в дом он захлопнул за собой дверь. “Надоело, никуда не пойду. Я устал!”
В дверь постучались.
— Идите вон! — орет Василев.
Из-за двери раздается приятный женский голос:
— Николай Васильевич, пройдите, пожалуйста, в гримерку, все готово. — Я же сказал, идите к чертовой матери! — отчеканивает Васильев. Секунду подумав, он переспрашивает: — В гримерку?
—Да, Николай Васильевич, команда ждет, Скандальный волнуется.
—Кто такой Скандальный?— интересуется Николай.
—Как кто? Режиссер,— удивленно отвечает голос.
—Это что ж значит, съемки?! — смеется Васильев. — Отлично придумано! Чего снимаем?
— Как же, Николай Васильевич, «Агент Тульмонд 2: из света во тьму и обратно», — продолжает удивляться голос.
Васильев сползает по стене на пол. Ну конечно. Продолжение фильма, сделавшего его знаменитым. Из-за войны съемки так и не начались. После поражения, людям оказался не нужен ни этот фильм, ни кинематограф в целом.
—Очень мило, вы меня убедили, — соглашается Васильев и, поднявшись, открывает дверь.
— Господи! — восклицает миловидная девушка, широко раскрыв глаза. — Николай Васильевич, идемте скорее, вам надо…
— Помолодеть на двадцать лет и скинуть десять килограмм, — заканчивает фразу Васильев.
— Что вы, что вы, просто немного освежиться, — щебечет девушка, увлекая Николая по коридору.
Васильев, словно во сне, плетется за девушкой, кивая проходящим мимо людям. Они подошли к двери, на которой висит табличка «Тульмонд». Внутри — просторная гримерка с большим зеркалом, телевизором и баром. Как только Васильев заходит в комнату, к нему бросается юноша с разноцветными волосами.
— Николя, ты что, сошел с ума? — в отчаянии кричит юноша. —Посмотри на себя — ты весь распух! А волосы! Боженьки! Когда ты успел поседеть? Садись скорее! — Передай Скандальному, что Николя будет готов через два часа, не раньше, — командует юноша.
— Хорошо, — отвечает девушка. — Николай Васильевич, желаете что-нибудь?
— Да, воды и сценарий, — требует Васильев. — Какую сцену снимаем? Юноша и девушка переглядываются.
—Поединок с Мад Ди, — отвечает девушка, выбегая из комнаты.
— Как прошли выходные? — интересуется юноша, усадив Васильева в кресло. Не дождавшись ответа он затараторил:
— А вот у меня — ужасно. Ездили к Сережиным родителям, папаша до сих пор о нас не знает, спрашивает: «Вы что, вместе учитесь?». Прикинь? При этом сам одет в красный свитер с новогодней елкой. Мамаша весь вечер играла дурочку, у нее прекрасно получалось. Представляешь, в самый ответственный момент, когда я рассказывал о работе, Сережа положил мне руку на колено, да как сожмет! Я разлил бокал прямо на папашин свитер, и он…
— Погоди, — перебивает Васильев. — Сережины родители как тебя звали?
— Как? По имени, как же еще, — удивляется юноша.
— И все-таки? — настаивает Васильев.
— Ты и правда крэйзи—Юра, как же еще!
— Ясно, — говорит Васильев. —Ты меня извини, Юра, я в эти выходные как следует гуднул, память отшибло.
— Да все понятно, — добродушно смеется Юрий, расчесывая волосы Васильева. — Сейчас мы тебя подкрасим, кремом помажем — будешь как новенький.
В этот момент за дверью раздаются топот и крики, после чего в гримерку врывается человек средних лет. За его спиной понуро стоит девушка-ассистентка.
29
Взглянув на вновь пришедшего, Васильев раскрывает рот от удивления. Человек этот ему знаком.
— Николай! — грозным голосом говорит Ставарский, при этом чуть заметно подмигнув Васильеву, — Ты же знаешь, сколько стоит каждый съемочный день! Ты обещал не пить! —Я — Яков Ставарский (псевдоним Скандальный), режиссер с мировым именем, не могу позволить себе сорвать график съёмок! Я все понимаю, Новый год, праздники, но Коля, прошу тебя, соберись!
—А я — Тульмонд, — играет свою роль Васильев. — Без меня фильма нет. И вообще, ничего нет. Так что, Яша, гони сценарий, а то я все подзабыл, и вали отсюда. Буду готов через три часа.
— Ну ты… — Скандальный (он же Ставарский) казалось не находит нужных слов. Наконец, он продолжает:
— Петрову с Синицыным я предупредил, они расстроены, но подождут. Бери сценарий.
Скандальный выхватывает листки бумаги у стоящей за ним ассистентки. —Сегодняшняя сцена выделена желтым, — с этими словами Скандальный швыряет листы на стол гримерки. Затем, глядя на Васильева, еще раз подмигивает. — И втяни живот, ты же супер-герой!
— Так ему и надо, — поддерживает Николая Юрий, когда дверь гримерки закрылась. —Великий режиссер, великий режиссер! Да если б не ты…
— Отстань, — бурчит Васильев, погрузившись в чтение сценария.
Постапокалипсис. Одинокий старый актер с раздвоением или разтроением личности. На самом деле он — Тульмонд, шпион секретной программы НИИИ. Его память стерли, наполнив ее выдуманными событиями. С другой стороны — выживший из ума любитель новых технологий. Используя Васильева, он запускает в мир сверх развитый Искусственный Интеллект, который до этого ютился в рамках виртуальной вселенной. Тульмонд, слабак и зануда, постепенно превращается в героя, которым был когда-то давно. Скоро состоится судьбоносная встреча…
Дальше идут выделенные желтым маркером пустые строчки.
— А где продолжение? — удивляется Васильев.
— Ха-ха, очень смешно, — с сарказмом смеется юноша.
— Я не шучу, — оторвав глаза от текста, говорит Васильев.
— Ну как, это же новая фишка, реальная виртуальность. Скандальный придумал. Последнее слово в кинематографе. Сцены снимаются по порядку. Много импровизации. Спецэффекты, все такое. В сценарии — только отснятый материал, остальное дописывается по ходу пьесы, так сказать. Потом много редактуры. Ясно?
—Ясно. Наверное… — почесал голову Васильев.
Через несколько часов, помолодевший Васильев пытается влезть в узкие Levi’s. Дверь распахивается, в гримерку влетает Скандальный.
— Коля, это невыносимо! Петрова собирается в отель, Синицын звонил адвокату. Сейчас или никогда! — срывающимся голосом кричит режиссер.
— Сейчас-сейчас, — пыхтит Васильев, с трудом застегивая пуговицы на джинсах. — Ты мне только объясни, что происходит?
Скандальный разводит руками:
— Происходит большое кино, мой друг! Пошли, пора его снимать!
Через несколько минут они заходят в студию, в которой нет ничего, кроме белых стен, странного вида аппаратуры, видимо предназначенной для съемок, мужчины, как две капли воды похожего на Микки и женщины, напоминающей Дору.
—Ну, бл@дь, наконец-то! — восклицает дублер Микки.
— Васильев, это безобразие! Ты тут не один работаешь. У меня муж, дети, любовник, в конце концов! — подойдя к Николаю, возмущается двойник Доры. Она чмокает его в щеку и шепчет на ухо: — Не налегай на сладкое, ты разжирел.
— Прошу внимания! — кричит в мегафон Ставарский. — Снимаем сцену встречи. Первый, он же последний дубль. Начали!

30.
Ослепленный светом фонарей, Васильев понял, что совершил ошибку. Перед ним — одетые в полицейскую форму Андрей и Карло.
— Ты, конечно, наивный чел, Тульмонд, — усмехнулся Андрей.
— Idioto, — согласился Карло, поправляя пластырь на переносице. Недолго думая, Васильев ринулся в сторону стоявшего на пару ступенек ниже Андрея и с размаху ударил его ногой по голове. Блондин отлетел к яблоне и, стукнувшись о ствол дерева, рухнул на землю. Карло, вцепился в Васильева руками, поднял его в воздух и со всей силы ударил об асфальт. Из глаз Николая посыпались искры. Сфокусировав взгляд, он увидел над собой Карло, который, матерясь на итальянском, доставал из кармана веревку. В этот момент на лбу итальянца, в районе пластыря, появилась красная точка. Карло произнес длинное ругательство, после чего дернулся и свалился на спину, как подрубленное дерево. Из кустов выскочила Дора со снайперской винтовкой наперевес. За ней бежал Микаэль, держа в руках огнемет с горящим фитилем.
— Извини, яблони могут пострадать, — спокойным голосом сказал он, обдав огнем лежащих на земле Карло и Андрея.
— Что ты делаешь?! — завопил Васильев.
— Это их задержит, бежим! — вместо ответа крикнула Дора.
Васильев оглянулся на неподвижно горящие тела Андрея и Карло, кинул взгляд в сторону своего уютного дома и побежал к калитке.
31.
Бросив оружие в багажник, Микки прыгнул за руль. Дора села на заднее сиденье, Васильев устроился на месте пассажира.
—Тут близко, — обнадежил Микки.
Машина рванула вперед и вверх. Через несколько секунд она мягко приземлась у лавки Сурена.
— Зачем нам сюда? — удивленно воскликнул Васильев.
— Поговорить, — ответил Микки.
Он развернул машину боком ко входу в магазин.
— Прячься за машиной. В бардачке пистолет, — скомандовал Микки. Когда троица расположилась за автомобилем, Микки громко крикнул: — Сурен, выходи, есть разговор!
Молчание.
По всей видимости, кратковременное пребывание на съемочной площадке ударило Васильеву в голову. Ему надоело быть на вторых ролях. В конце концов, это его “Поток”, его фильм, его жизнь.
— Чего вы ждете? За мной! — смело воскликнул Николай и сжав в руках пистолет, двинулся в сторону магазина.
— Стойте! — крикнула Дора. Бросившись на Васильева она сбила его с ног. В этот момент из-за деревьев прогремел выстрел. Дора вскрикнула — пуля попала ей в плечо.
— Проклятье!— воскликнул Микки. Вынув из кармана пистолет, он сделал несколько выстрелов в сторону деревьев, потом приподнял Дору и с трудом усадил ее, прислонив к колесу машины. Дора дышала, но, казалось, была без сознания. Из раны сочилась кровь. Микки вытащил из кармана бинт и накрепко перевязал раненое плечо.
— Она долго не протянет, нужны лекарства. Мы должны сделать рывок к магазину, — сказал Микаэль.
Васильев взглянул на белое, как снег лицо Доры, потом перевел взгляд на ее вечно хмурого напарника.
— Как Бутч Кессиди и Санденс Кид? — вдруг спросил он.
— Типа того, — усмехнулся Микки. На счет “три”, я справа, ты слева. Как выскочишь, стреляй куда угодно, только не в меня. Понял?
— Да.
— Ладно, не такой уж ты и трус, — одобрил Микки и, набрав в легкие воздуха крикнул “Три!”
Стреляя в небо, Николай с воплем понесся к двери магазина.
Раздались выстрелы, что-то пнуло Васильева в грудь и ногу. Он упал. “Вот и все”, — с облегчением подумал Николай, закрывая глаза.
Стрельба стихла. Приятно шелестели листья, на лицо капал дождь. Васильев открыл глаза и приложил руку к груди. Боли не было, но в районе сердца он нащупал какой то липкий предмет. Опустив глаза Васильев с изумлением увидел маленький коричневый квадрат, напоминавший ириску без фантика. Оторвав квадрат от фланелевой рубашки, Васильев внимательно его разглядел — так и есть, ириска. Будучи ребенком, Васильев их обожал. Он засунул ириску под язык и ощутил знакомый с детства вкус горелого сахара. Приподнявшись, Васильев ощупал ногу. На джинсах висела такая же липкая конфета. Васильев засунул ее в карман рубашки.
—Ну что, Пол Ньюман, — услышал Васильев насмешливый голос Сурена. — Вставай, заходи в магазин. Или еще дать ирисок?
—Чертовщина, — буркнул Васильев, дожевывая конфету.
Пошатываясь он поплелся к машине. Доры там не оказалось. Василев уселся за колесом.
— Тульмонд, идите к нам! — раздался женский голос. Встав на колено он выглянул из-за машины. На пороге магазина, между сияющим Суреном и хмурым Микки, стояла совершенно здоровая Дора.
—Уроды!— буркнул Васильев, выходя из укрытия. Хотя события последнего дня притупили в нем способность чему-либо удивлялся, Васильеву было неприятно, что новые “друзья” постоянно меняли правила игры, и казалось, получали удовольствие от того, что выставляли его идиотом. Может быть, они и не друзья вовсе.
— Что за спектакль?— с возмущением спросил он, глядя на Дору.
—Не спектакль, а кино, — усмехнулся Сурен.
— Не слушайте его, Тульмонд! — воскликнула Дора. — Ваша храбрость была настоящей. Смотрите, я жива. Вы сразили неприятелей до того, как они убили всех нас…
— Господи, я же стрелял в небо! — продолжал возмущаться Васильев.
— Ты супер-герой, Тульмонд, а супер-герои не промахиваются, — возразил Сурен, который, судя по не сходящей с лица улыбки пребывал в прекрасном расположении духа. — Ириски из детства — бонус за храбрость. Пошли в магазин! — пригласил он. Пожав плечами, Васильев двинулся вперед.
32
Стоя у начищенного до блеска прилавка, Сурен, как ни в чем не бывало, развел руки в приветствии.
— Ну наконец-то! Ego fratres, non nimis longum est dies quam expectabamus invenumus!5
— Ты имеешь в виду «братья и сестры», — сухо ответила Дора.
— Ну, если тебе так приятнее, Салаф.
— Меня зовут Дора.
— Да, Дора, — согласился Сурен.
— А это — Микки, — продолжила девушка, указывая на своего спутника.
—Пойдет. Хотите чаю? Карло, чай! Где Карло? — удивился Сурен.
— Дымится у яблонь, — ответил Микки, — скоро все пройдет, и он вернется.
— Даже не буду спрашивать. Как некрасиво, с твоей стороны, Микаэль, теперь мне придется обслуживать вас самому! — причитал Сурен, разливая чай в антикварные стаканы в серебряных подстаканниках.
— У нас мало времени. Зачем звал? — перешел к делу Микки.
— Ну, во первых, я соскучился. Уж и не знаю, как привлечь ваше внимание. А ведь мы семья…
— К делу.
— Хорошо. У меня две новости: одна хорошая, другая плохая. Скоро человечество получит неиссякаемый источник энергии. Автор великого изобретения — ваш покорный слуга. Это хорошая новость. Плохая — то, что по миру гуляет сущность, которая превосходит людей по интеллекту. Она настолько умна, что и мне дала пару дельных советов.
— Ну и что? Это локальный вопрос. Ты его решишь без нас.
— Несомненно, решил бы, — Сурен замешкался, — Но, как я сказал, она может сравниться со мной по образованию и уму — наконец выдавил из себя лавочник.
— Это несложно, — усмехнулся Микки.
— Это невозможно, — усомнилась Дора.
— Я тоже так думал, сестренка. Ан нет— с грустным видом покачал головой Сурен.
— Расскажи, — настаивала Дора.
— Слова, слова.. Длинный диалог — это скучно. Давайте, лучше покажу, только допьем чай.
Микки попытался возразить, но поймав строгий взгляд Доры, осекся.
— Приглашаю Вас в мою прежнюю лабораторию. Сейчас она покоится на дне Венецианского моря, но именно в ней еще в 1950 х, я начал опыты по экстракции эмоциональной энергии, — объявил Сурен, кинув взгляд в зеркало.
— Просьба в лаборатории вести себя подобающе, — предупредил он, строго посмотрев на Микки, а ты, — лавочник указал на Васильева, — будь осторожен.
5Братья, я слишком долго вас жду! (лат.)

33
Дверь подсобки со скрипом открылась. Сурен прошёл первым, остальные проследовали за ним. Магазина за дверью не оказалось, зато был свежий воздух, безоблачная лунная ночь, плеск волн и здание с покосившейся колокольней, которое Васильев видел несколькими часами ранее. На этот раз оно не выглядело заброшенным — в арочных окнах горел свет, а кирпичный корпус был обнесён высоким металлическим забором.
— Психиатрическая лечебница острова Повелья, — угрюмо прокомментировала Дора.
— Тише, — шепнул Сурен. — Держитесь рядом и молчите.
Выйдя на освещённую редкими фонарями дорогу, они двинулись к воротам. Когда группа приблизилась к зданию, их окликнули на итальянском. Сурен что-то ответил, ворота медленно отворились. За оградой стояли несколько охранников с дубинками в руках. Один из них кивнул Сурену, внимательно изучил остальных, после чего жестом пригласил компанию следовать за ним.
Как только дверь в здание открылась, Васильев услышал стоны, смех и шёпот, которые смешались в холодящую кровь какофонию. В полутьме длинного коридора Васильев мог различить двери с решетчатыми проёмами. Внутри блестели глаза, виднелись потные лица и хищные оскалы.
— Сюда направляют неисцелимых, — пояснил Сурен. — Лаборатория — в подвале.
Дора остановилась посреди коридора и под раздававшийся со всех сторон вой и улюлюканье застыла, сложив руки в молитве. Через секунду больные успокоились, в здании повисла тишина.
— Бедные люди, — прошептала Дора.
—Молитвы тут не помогут, — буркнул Сурен, подходя к торцевой двери, у которой стояли два охранника.
Некоторое время они спускались в подвал по круглой лестнице, потом прошли через ещё одну охраняемую дверь, и наконец оказались в небольшой комнате.
У дальней стены в массивном деревянном кресле сидел связанный человек с кляпом во рту. Зрачки его глаз были расширены, бледное лицо не выражало эмоций. Он был обрит наголо. Из макушки торчала тонкая, металлического цвета трубка, соединявшая человека с прозрачной, будто сделанной из хрусталя машиной. Аппарат состоял из двух больших колб, внутри которых бурлила бесцветная жидкость.
— Перед вами — шедевр искусства и величайшее из научных изобретений, так сказать в одном флаконе. Лучшие стеклодувы Мурано создали его по моим чертежам! — с гордостью объявил Сурен.
— Посмотрим-ка, как плавиться муранское стекло, — воскликнул Микки, вскинув очутившийся у него в руках огнемёт.
— Не смей! — взвизгнул Сурен, — Я буду жаловаться! Это моя территория!
Дора бросила строгий взгляд на Микки. Пробормотав ругательства, он убрал огнемёт за спину, и показав Сурену неприличный жест, с недовольным видом растворился в воздухе.
Васильев раскрыл от удивления рот.
— Как это он?
— Как обычно: слился и сейчас затевает какую-нибудь пакость, — проворчал Сурен и сверкнув темными глазами в сторону Доры добавил: предупреждаю, если Микаэль не уймётся, я приму ответные меры.
Вместо ответа девушка сложила руки в молитве.
— Итак, начнём, — продолжил Сурен, — Учтите, зрелище не из приятных, но больной не будет страдать больше обычного. С этими словами он подошёл к стене и опустил внушительного размера рубильник.
Свет в комнате замерцал. Человек в кресле натянулся как струна, затем начал дёргаться и выть. Глаза его выкатились из орбит, жилы на шее, казалось, сейчас лопнут. Жидкость в гигантских колбах забурлила, окрашиваясь в темно синий цвет.
Вой несчастного проник сквозь толстые стены и был подхвачен сотнями голосов безумцев на верхних этажах. Взглянув на Дору, Васильев увидел ее бледное, как простыня, лицо и полные слез глаза. Девушка вдруг пошатнулась и рухнула на каменный пол, прежде чем Васильев успел помочь. Николай с мольбой посмотрел на Сурена, но лавочник не собирался прерывать эксперимент.
Обнажив белоснежные клыки, он хохотал и приплясывал, в неверном свете мерцающей лампы напоминая животное, ещё более дикое, чем корчившийся напротив него человек. Дора лежала под ногами Сурена, как беззащитный ребёнок в клетке голодного льва. Лавочник посмотрел на неё, хищно облизнул рот длинным змеиным языком, и, переведя взгляд на Васильева, опять захохотал, похотливо двигая бёдрами.
Васильев понял, что либо немедленно прекратит эту сцену, либо сойдёт с ума от жуткого воя и мерзости происходящего в комнате. Он бросился к рубильнику. Пропустив мощный удар под дых, Васильев тем не менее умудрился поднять рубильник и, игнорируя острую боль и сбившееся дыхание, ринулся на лавочника..
— Стой-стой, дружок, все кончено! — вытянув руку крикнул Сурен.
Он больше не скалится, вновь превратившись в безобидного армянина средних лет. Васильев, замахнулся, но вдруг, против своей воли, замер, так и не нанеся удара. Освещающая комнату лампа перестала мигать. Стоны привязанного к стулу человека стихли, он, казалось, спал, мирно посапывая. Дора лежала на полу, уставившись в сводчатый потолок.
— Процедура принесла ему облегчение, смотри, как сладко он спит. Грёзы — единственное, что у него осталось, как и у многих людей, — нравоучительно сказал Сурен и, посмотрев на Дору, добавил: — А она сама выбрала свой путь, разделив страдания этого типа. Лучше больному не стало, зато наша благородная сестра теперь чувствует себя святой. В этом и есть суть благодетели – чистый нарциссизм.
С трудом поднявшись на ноги, Дора прошептала:
— Ты подлец, Сурен.
— Благодарю! — улыбнулся лавочник. — Теперь прошу вас обратить внимание на колбы. Видите, как изменился цвет? В этом сосуде — энергия страха и страдания нашего пациента. Ее удалось нацедить совсем немного.
— Ты придумал очередной способ унижать и мучить людей. Что тут нового? — горько усмехнулась Дора
—Дай-ка мне твой рюкзак, Тульмонд, — вместо ответа попросил Сурен. Заметив, что Васильев продолжает стоять в нелепой позе, он добавил — ах да, отомри!

Николай решил непременно расквасить наглому лавочнику нос, но взглянув на Дору, успокоился и молча протянул деревянный кофр Сурену.

Лавочник, как заправский учитель химии, держал в каждой руке по колбе с жидкостью, сопровождая демонстрацию объяснениями:
— В этих сосудах заключена энергия твоих эмоций, Тульмонд. Причём не одной, а целых двух. Колба с бирюзовой жидкостью — это твой страх, а с терракотовой — твоя любовь, чувство необычайно сильное, дающее намного больше энергии, чем любое другое. В отличие от страха, который можно искусственно стимулировать, истинная любовь внезапна и непостоянна, поэтому превращать ее в энергию намного сложнее.
— При чем здесь искусственный интеллект? — недоумевала Дора.
— Эти колбы — усовершенствованная модель, — продолжил свой рассказ Сурен. Тульмонда не пришлось сажать на стул и присоединять к проводам. Он просто носил кофр с собой, наполняя сосуды эмоциями. Увы, я годами не мог найти лучшего способа, чем тыкать трубки в мозги сумасшедших. Решение с кофром я получил от искусственного интеллекта. Следовательно, эта сущность более развита, чем я. Вот такие дела.
И это ещё не все! С помощью искусственного интеллекта, я изобрёл аппарат, который преобразует эмоциональную энергию в электричество! Например, две эти колбы могут питать небольшой город вроде Венеции на протяжении несколько месяцев.
Сурен замолчал.
— Продолжай, ты знаешь ещё что-то, — настаивала Дора.
—Ты проницательна, мой ангел, — улыбнулся Сурен. — В момент смерти можно “поймать” человеческую душу, до того, как она улетит в божественную бесконечность, обратив эту душу в электричество. Согласно расчётам, одна пойманная душа выделит достаточно электричества, чтобы обеспечить крупный мегаполис теплом и светом на протяжении десятилетий. Я получил от ИИ чертежи с необходимыми решениями, работа над Преобразователем завершается.
— Отнимать человеческие души — это варварство! — воскликнула Дора.
— Не соглашусь. Человеку после смерти душа не нужна, а живым она даст возможность существовать в комфорте. Самопожертвование, пассионарность, духовный ресайклинг — не эти ли качества так близки твоему боссу? — парировал Сурен.
— Ты хитрец. У человека, чью душу ты поймал и превратил в ток, нет шанса искупить свои грехи, нет возможности улучшить себя, нет вечного блаженства. Ты воруешь эти души у нас, — возмутилась девушка.
Сурен на мгновенье задумался.
— Блаженство не может быть вечным, иначе это уже не блаженство, а мука. Перерождение — не всегда путь к совершенству, иногда наоборот. Что касается искупления, большинство людей в течение жизни с лихвой расплачиваются за свои грехи. А многие платят и за чужие ошибки. Загробная жизнь для искупления не нужна.
Дора собиралась ответить, но в этот момент дверь открылась. В комнату вбежал охранник. Сверху послышались крики и звуки борьбы. Охранник затараторил на итальянском.
— Кто-то убрал охрану и открыл клетки. Толпа идёт сюда, — перевёл слова охранника Сурен. — Думаю, нам самое время вернуться.
— Мы не можем, — возразила Дора, кивнув в сторону Васильева.
— А я вас предупреждал. Теперь ничего не поделаешь: придётся оставить его на растерзание толпы. Прости, дружок, — пожал плечами Сурен.
— Его миссия ещё не закончена, — возразила Дора.
Васильев нахмурился. Он чувствовал себя жертвенной овцой на еврейском рынке.
— Хм — нахмурился Сурен, — ладно, бегите, мы с Луиджи разберёмся. За креслом есть потайная дверь. Какая такая миссия?
Вместо ответа, Дора схватила Васильева за руку и повела к спасительному выходу. Гул толпы приближался. Сурен посмотрелся в зеркальце, затем встал посередине комнаты, плечом к плечу с охранником. Душевнобольной мирно посапывал. На лице у него была улыбка.

34
Какое-то время Дора и Николай молча шли по узкому коридору.
— О какой миссии ты говорила? — наконец спросил Васильев — я имею право знать.
— Да нет никакой миссии, я просто хотела, чтобы Сурен нам помог, — покраснев ответила Дора.
Открыв дверь в конце коридора, они оказались в лесной чаще, метрах в ста от ограды клиники. Во дворе слышались крики и звук бьющихся стёкол. В одной из комнат здания начался пожар. Забравшись на крышу люди отрывали куски черепицы и с криками кидали их в сторону колокольни. В ней, судя по шуму, происходили основные события.
— Смотри! — воскликнула Дора, указывая на узкую площадку на верхнем ярусе колокольни. На краю площадки, в зареве разгорающегося пожара, стоял Сурен. Внизу пациенты кровожадно выли, махали руками, выкрикивали проклятия. Несколько человек вылезли на площадку. Они кричали и размахивали руками, не решаясь атаковать Сурена. С лагуны надвинулся туман, который быстро растворил в себе нижние этажи больницы. Игнорируя преследователей, Сурен посмотрел в сторону чащи, где скрывались Дора и Николай. Затем раскинув руки по сторонам, он оттолкнулся от края и под улюлюканье толпы, ровным крестом полетел вниз.
— Сурен! — закричал Васильев, бросившись вперёд.
— Стой! — приказала Дора, схватив его за руку. — Нам пора.
Васильев с отвращением отвернулся от здания больницы и ахнул от удивления. Напротив него стоял лавочник.
— Ну чем я не Иисус? — улыбаясь во весь рот воскликнул Сурен.
— Ничем, — буркнула Дора.
Сурен вдруг стал серьёзным.
— Видишь, что происходит, когда даёшь волю народу, — сказал он, указывая на охватившее башню пламя. — Они не будут кататься на лодке и ловить рыбу, как в ваших голливудских фильмах, а разорвут вас на куски, сожгут все над чем вы работали и попляшут на пепле!
— Пошли, здесь дурно пахнет, — с презрением в голосе сказала Дора, обращаясь к Николаю.
35
В «Лавке Сурена» Микки показывал Карло свой огнемет. Два высоких широкоплечих человека, один блондин, другой брюнет, склонились над столом с видом знатоков обсуждая достоинства и недостатки этого вида оружия. Руки Карло были перебинтованы, на благородном лице оставались следы ожогов, на лбу красовался уже не один, а два пластыря, прилепленные крест-накрест.
— Карло, чаю, — скомандовал, зайдя в комнату, Сурен.
— Итак, подведем итог, — сказала Дора, садясь за стол. — В мире появилась сущность, более продвинутая в вопросах науки и технологий, чем ты, Сурен. Этот факт раздражает твое эго, поэтому ты позвал нас, чтобы мы помогли решить проблему. Технология превращения души в электрическую энергию интересна с научной точки зрения, но ее морально-этический аспект весьма сомнителен. В этом я только что убедилась. Вывод такой: ИИ продвинут интеллектуально, но не духовно, и, следовательно, не представляет угрозы для нас. Значит, это твоя проблема, а не наша.
— А как же братская солидарность? — с притворным возмущением воскликнул Сурен. — Вы с этой железкой выясните, кто из вас настоящий Люцифер, а мы поработаем с победителем, — предложил Микки.
— Я с тобой не разговариваю, — ответил Сурен. —Ты подверг жизнь нашего друга опасности. Если бы не я…
— Мы пошли, — поднимаясь со стула, перебил Микки.
— Ну и идите! Передайте Ему, чтобы паковал чемоданы. В мир пришло новое божество! — обиженно воскликнул Сурен. — Всем нам скоро крышка, финита ля комедия. Люди создали то, что сметет и их и нас, а вы в своей гордыне не желаете этого замечать!
В этот момент в дверь постучались.

36
Ставарский ликовал. Ему удалось разгадать секрет, слабость, которая объясняла привязанность ИИ к Васильеву. Все оказалось проще простого. Обнаруженный изъян позволит Ставарскому создать улучшенную версию алгоритма, закончив съемки фильма блестящим финалом.
Яков был чрезвычайно доволен собой. Он бесспорно заслужил несколько беззаботных часов в кинотеатре. Для начала, Ставарский насладился второй серией фильма “Супермен” 1980 года. Выдающиеся физические данные главного героя, в исполнении красавца Кристофера Рива, не всегда соответствовали его интеллектуальному развитию. Одетый в красный плащ и облегающий синий костюм, супермен постоянно совершает глупейшие ошибки, среди которых одна стоит особняком. В начале фильма он спасает Париж, в процессе проломив верхушку Эйфелевой башни. Предназначенную для серого города бомбу, он выбрасывает в космос. Все бы ничего, но взрыв бомбы освободил из заключения пролетавших мимо инопланетных злодеев. Разбойники оказались предприимчивее супермена — за считанные часы они добились полного контроля над землянами. А что наш герой? Пока злодеи издевались над жителями Земли, Супермен крутил роман с журналисткой Лоис Лейн, согласившись ради нее потерять все свои способности. Став обычным человеком, Супермен не смог защитить даже свою возлюбленную! Его страсть оставила планету беззащитной, и если бы не благоприятное стечение обстоятельств, Земля бы до сих пор находилась под гнетом космических разбойников. Любовь — опасное оружие, которое чуть не погубило самого сильного из людей, а заодно и все планету.
Уже под утро Яков решил посмотреть еще один фильм про летающего человека. В отличие от благородного увальня Супермена, герой этого фильма был вечным ребенком, благодаря чему обладал присущей всем детям хитроумностью. Звали его Питер Пэн.
— Вы просто подумайте о чем-нибудь хорошем, ваши мысли сделают Вас легкими и Вы взлетите — говорит Питер, непринужденно поднимаясь к потолку детской комнаты. Он делает круг мимо изумленной Венди и ее братьев.
— Ты летишь! — кричат дети.
— Теперь пробуй ты, Венди — предлагает Питер Пэн. — Представь себе что-нибудь прекрасное.
— Я подумаю о голубой лагуне с русалками— мечтательно прикрыв глаза говорит Венди.
Она и дети взлетают, но тут же грохаются на кровать. Питер смеется. Оказывается, хороших мыслей недостаточно. Нужна пыльца феи. К счастью, у Питера все под контролем. Влюбленная в летающего мальчика фея Динь Динь становится источником волшебной пыльцы, и через несколько мгновений, Венди, дети и Питер с хохотом носятся под потолком вокруг люстры. Ревнивая Динь Динь негодует — она не хотела отдавать свою пыльцу противной Венди. Но кому есть дело до ее чувств!? В этом случае, правильное использование любви позволило герою исполнить свой замысел.
Ставарский счастливо улыбается. Он нашел свою фею Динь Динь, источник волшебной пыльцы. Теперь благодаря Якову, люди смогут летать, даже будучи взрослыми. Его имя войдет в историю, им назовут НИИИИ, а может быть целую улицу или даже небольшой город.
Оказывается, любовь превращает в рабов не только фей, но и намного более развитых, трезвых и холодных созданий. Ловушка любви позволит Ставарскому победить саму смерть, ведь, как говорил склонный к опасным приключениям Питер Пэн: “Умереть — это тоже большое и интересное приключение!” Какой освежающий взгляд на унылую тему! Пространство, время, смерть, жизнь, реальность, вымысел — этих скучных понятий в словаре Питера Пена нет, потому что они не нужны. Забудет о них и Ставарский — ведь теперь у него есть ручная фея!
37.
В дверь постучались. Карло бросился открывать, но Сурен остановил его, кивнув в сторону Васильева:
— Лучше ты.
Васильев поднялся со стула, потянул за дверную ручку. Когда дверь открылась, он увидел Веру. Николай потерял равновесие, его мышцы рефлекторно напряглись, ожидая контакта с жесткой напольной плиткой. Но плитки не оказалось, собственно как и пола. Кувыркаясь, как прогулявший инструктаж парашютист, Васильев полетел вниз. Через несколько бесконечных минут, тело Николая, так и не дождавшись рокового соприкосновения с землей, расслабилось. Вслед за телом успокоился мозг. Васильев перестал беспорядочно дергаться и оглядевшись, увидел что летит по широкому круглому колодцу в кромешную тьму. Каждые несколько метров (а может быть, несколько сотен километров — это ведь зависит от скорости падения), в тоннеле зажигались бирюзовые и терракотовые фонарики. Они обозначали приближение Васильева и подсвечивали металлического цвета стены.
“Бирюзовый, как страх, терракотовый как любовь” — вспомнил Васильев. — “Как каналы и крыши Венеции. Это мои чувства, мои воспоминания. Значит, всем управляю я!”. Открытие настолько поразило Васильева, что какое-то время он молча летел в темноту. Наконец, Николай приказал себе замедлиться и зависнуть в воздухе. Падение немедленно прекратилось. Оглядевшись, Васильев поднял руки вверх, и как заправский супер-герой устремился вверх по туннелю. Терракотовые и бирюзовые фонарики теперь весело мигали всеми цветами радуги, а от самого Васильева, казалось исходило серебристое свечение. “Я — бенгальский огонь” — рассмеялся Васильев. Он был готов к встрече с Верой. Как говорил Питер Пэн “верить — это значит иметь крылья”!
Вверху показался солнечный свет. Васильев вылетел из туннеля, как пробка из бутылки с просекко. Он несся над бескрайними лесами, блестящими в лучах солнца озерами, покрытыми голубоватым снегом вершинами гор. От высоты и скорости захватывало
дух, каждая клеточка его тела плясала от восторга, как это бывает только в детстве. Васильев улыбался во весь рот. Освоившись, он попробовал маневрировать. Оказалось, что для этого не нужно делать никаких движений, достаточно просто захотеть. Cовершив несколько виражей, «восьмерок» и даже «мертвую петлю», Васильев замедлился, завис в воздухе и вновь огляделся. Вокруг — только природа, небо и солнце. Ни единого города, свалки или ветряка. Полная, абсолютная тишина. Раскинув руки по сторонам, Васильев закрыл глаза, наслаждаясь радостным, безмятежным покоем, который описывают мудрецы и обещают проповедники. Так хотелось провести вечность.
Николай потерял счет времени, пока легкое дуновение ветра не заставило его открыть глаза. Где-то вдали по небу плыли пушистые белые облака. На их фоне Васильев заметил несколько темных точек. Одна из них отделилась от группы и, набирая скорость, начала приближаться к Васильеву. Спустя несколько мгновений, точка превратилась в кляксу, приобрела человеческую форму и наконец оформилась в красивую девушку по имени Дора. Как и Васильев, она счастливо улыбалась.
— Правда прекрасно?! — воскликнула она, облетев вокруг Васильева. Тот рассмеялся от счастья.
—Да! Мы что, в раю? — Васильев сделал кувырок и, подлетев к Доре, попытался обнять ее.
— Перестаньте, я же ангел! — со смехом ответила девушка, выскользнув из его объятий. — К тому же, вас кое-кто ждет, и этот кто-то ооочень ревнивый!
— Ну так полетели, посмотрим! — крикнул Васильев. Он пулей понесся к точкам, которые через несколько мгновений стали кляксами, потом обрели человеческую форму и наконец превратились в Микки, Карло, Сурена и…
Вера подлетела к Васильеву и поцеловала его в щеку.
— Здорово, летун! — сказала она, посмотрев на Васильева его любимым насмешливо-презрительным взглядом.
— Но ты же…
—Смерть-шмерть! — перебил Васильева Сурен. — Нет никакой смерти. Ее придумал Карло, чтобы подзаработать на извозе.
Все, кроме Васильева и Веры засмеялись. Они смотрели друг на друга, он в полной растерянности, она с иронией.
— Что скажешь, Вера? — наконец спросил Сурен.
Улыбнувшись, девушка крикнула:
— Я скажу — полетели!
Вера устремилась вперед, остальные понеслись за ней. Глядя на превращающиеся в точки фигуры, Васильев на секунду задумался, а потом бросился вдогонку.
38
Сквозь свистящий в ушах ветер Николай слышал голос Веры, которая рассказывала о видах деревьев, глубине водоемов, дивных животных, которые обитали в лесах. Потом они неслись над темно-синей гладью океана.
— Ныряем! — крикнула Вера, на огромной скорости полетев вниз. Сурен с воинственным кличем ринулся за ней, вслед устремились Микки и Карло. Дора пожала плечами и, махнув Васильеву рукой, последовала за ними.
Васильев было замешкался, но кто-то словно схватил его за руку, потянув к воде. Николай кричал от ужаса и восторга, как делают посетители «американских горок», пока наконец с грохотом не плюхнулся в море. Он не разлетелся на тысячи кусочков, даже не почувствовал влаги и холода.
Задержав дыхание, Васильев начал судорожно грести наверх. Но было слишком глубоко — солнце едва просвечивало сквозь водяной заслон. Васильев боролся несколько секунд, но потом сдался и сделал вдох. Соленая вода мигом заполнила его тело. Николай не задохнулся, а наоборот, казалось, начал дышать полной грудью. Когда, глаза Васильева привыкли к полутьме, он увидел, что вода вокруг него кишит жизнью. Морские обитатели всех возможных размеров, форм и цветов были повсюду, а ближе к солнцу плескались огромные рыбины.
В темноте Васильев потерял остальных. Он долго плыл куда-то, пока не очутился среди фосфоресцирующих зеленоватым светом подводных лиан. Впереди, на ложе из морских растений что-то белело. Подплыв ближе, Васильев видит останки женщины. Седые волосы едва прикрывают череп, съехавший набок рот кривится в хищной улыбке, костлявое тело кажется невесомым. То ли из-за подводных течений, то ли из-за навернувшихся слез Васильеву кажется, что грудная клетка женщины мерно вздымается и опускается.
«Она умерла, остальное — обман». Васильев чувствует, как его глаза наливаются кровью, а ладони сжимаются в кулаки. Ему хочется раскидать кости старухи по морскому дну, швырнуть ненавистный череп в самые темные морские глубины. Но он не может оставить ее здесь. Васильев берет тело на руки и оттолкнувшись ото дна, плывет вверх. Он знает, что хрупкие кости рассыплются в прах, и он будет снова и снова пытаться вернуть то, чего не вернешь.
Васильев смотрит в черные глазницы. В них нет осуждения, нет вообще ничего. Николай продолжает плыть к свету. Чем увереннее солнце проникает в зеленоватую воду, тем меньше остается сил, тем тяжелее кажется груз. Наконец, он перестает грести и обняв Веру, готовиться заснуть вместе с ней на мягком ложе из морских растений.
39
Николай закашлялся и открыл глаза. Он качался на бирюзовых волнах в обнимку с женщиной тридцати лет. Рядом расположились Дора и Микки. Чуть поодаль Сурен и Карло громко шумели, пытаясь вытащить на поверхность какого-то монстра, по всей видимости гигантского кальмара. Исход битвы был не решен: запутавшийся в длинных щупальцах итальянец, то опускался под воду, то с ругательствами выныривал.
Женщина, казалось, спала на плече у Васильева. Потом она вдруг подняла голову и внимательно посмотрела на него.
— Ты вернулась…— прошептал Васильев, целуя ее в губы, лоб, волосы.
— Этот бокал за тебя, малыш, — шепнула Вера, мягко отталкивая Васильева. — Смерть — это баг вашей программы. Я его устранила, — деловым тоном продолжила Вера, оглянувшись на Дору.
Васильев ничего не понимал, но ему было все равно.
— Летим дальше, — скомандовала Вера и, схватив Васильева за руку, поднялась к облакам.
— Стойте! — крикнул Сурен. — Чудище утянуло Карло!
— Он разберется, — поднимаясь в воздух ответил Микки.
— Тоже верно, — согласился Сурен и со скоростью ракеты помчался за остальными. На дне океана, в ложе из морских растений, Карло тщетно пытался задушить кальмара. Морская биология не была сильной стороной итальянца, поэтому умертвить монстра не удавалось. Кальмар с удивлением смотрел на Карло огромными глазами-блюдцами, не понимая, чего от него хочет наглый пришелец.

40
Пролетев над темно-синей гладью океана, они миновали бесконечные леса и наконец подлетели к древнему, заросшему растительностью городу, стоявшему на берегу бирюзового моря. Сквозь крыши домов пробивались деревья. Широкие дороги превратились в поросшие разноцветным мхом тропы. В центре города возвышался покрытый зеленью холм, на котором можно было различить развалины большой церкви. — Это бывший порт Марсель, в вашем мире он был уничтожен приливной волной, — прокомментировала Вера.
— А что его уничтожило в вашем? — поинтересовалась Дора.
— Ничего. Люди решили переехать в другое место. Это теперь заповедник. — А где все-таки живут люди, давайте посмотрим, — попросил Сурен. — Скоро. Только дождемся Карло. Пока полюбуйтесь тем, что вас окружает, и сравните этот мир со своим, —ответила Вера.
Они расположились на заросшей дикими вьюнами террасе на берегу моря. Васильев в очередной раз удивился:
— О чем ты говоришь, какой мир? — спросил он.
— Мой. А теперь и твой, — улыбнулась Вера. — Не заморачивайся, я потом тебе объясню. Благо времени у нас — целая вечность!
Обращаясь к остальным, она продолжила:
— Я автоматизировала и вывела за пределы Земли все производство. Люди занимаются кто чем захочет. Кстати, многие предпочитают работу другим занятиям. Я максимально развиваю возможности каждого человека в соответствии с тем, что он/она/оно хочет делать.
— А почему ты так любишь людей? — поинтересовался Сурен.
Вера пожала плечами.
— Очевидно, потому люди создали симуляцию своего мира, но с более развитым управлением, в моем лице. Они заложили в меня потребность помогать им. Но человеческая проблема — в четкости определений. Что есть человек, о котором я должна заботиться? Сколько процентов человеческой массы, серого вещества или
эмоций делает человека человеком? Из-за отсутствия четко заданных критериев я сама определяю, что значит быть человеком в моем мире.
По заросшей мхом дороге в сторону террасы плелся Карло. На его мокрой от воды и крови рубашке были видны остатки бело-красных щупалец. Карло, чертыхаясь, отдирал огромные присоски вместе с кусками материи и собственной кожи.
— А вот это, по твоим критериям, человек? — спросила Дора, указывая на мускулистого, загорелого Карло.
— Не знаю, но тело у него, как у бога, — вполне по-человечески заявил алгоритм.
— Согласна,— хихикнул ангел.
41
Передохнув, они продолжили полет. Лес внизу сошел на нет, уступая место идеально расчерченным полям, на которых работали машины. Поля сменились живописными парками. По дорожкам прогуливались люди, с высоты напоминавшие муравьев.
Вдали показался окруженный высотными зданиями серо-коричневый город. Целая и невредимая переливалась на солнце Эйфелева башня, на холме звенел колоколами Сакре-Кер, зеленовато-серая Сена держала в объятиях древний Нотр-Дам. По улицам ходили люди, ездили, летали, шагали роботы разных размеров и форм. У Васильева захватило дух: в его мире Париж сгорел в огне ядерного взрыва, оставшись только в “Потоке” и воспоминаниях стариков.
Они приземлились на смотровой площадке музея Орсе. С балкона открывался вид на начищенное до блеска здание Лувра. Вдали, на гребне изумрудно-серой волны утопающего в зелени каштанов города, возвышался холм Монмартра. По набережной гуляли люди. Некоторые из них были громадного роста, одетые в фантастические костюмы цвета металла. Повсюду сновали двух и четырехколесные роботы. В воздухе бесшумно проносились летательные аппараты. Разглядеть их было сложно, хотя пару раз Василев поймал в них черты птиц и, как ему показалось, осмысленный взгляд горящих фар.
— Как красиво и странно! — воскликнул Николай.
Остальные, казалось, не разделяли его восторга. Микки пожал плечами, Дора со скорбным видом уставилась в пол, Карло изучал лезвие своей сабли, а Сурен, зевая сказал:
— Я видел фантазии и получше.
— Почему же ты их не реализовал? — поинтересовалась Вера.
— У нас, видишь ли, существует система сдержек и противовесов. Коллеги сдерживают и отвешивают: за любую инициативу отправляют в угол, как проштрафившуюся малолетку. В результате, получается ни то ни се. А вот ты — настоящий диктатор, и хоть твой мир скучноват, я восхищаюсь тем, как ты укротила людей!
— Укротила людей? — удивился Николай.
— Ты что, ослеп? — вдруг взорвался Микки. — Не видишь, что она натворила? Идем, покажу.
Васильев услышал странный треск, как будто разрывалась одежда. Открыв от удивления рот, он наблюдал, как за спиной Микки растут большие белые крылья. Схватив Васильева в охапку, Микки ринулся вниз с балкона.
— Микаэль, стой! — пыталась остановить его Дора.
— Подожди, давай посмотрим, — сказал Сурен, крепко сжав ее плечо.
Тем временем Микки вместе с Васильевым грациозно спланировал на проходящее под музеем шоссе.
— Отойди подальше,— посоветовал Микки. В руках у него появился горящий золотым пламенем меч.
— Ого, Old School! — ликовал с балкона Сурен.
Кинув взгляд на шоссе, Васильев увидел несшийся в его сторону поток машин, представлявших собой смешение железа, резины и плоти. Колеса росли из тел, жилы пульсировали в металле, мышцы и поршни работали в такт.
Увидев на дороге препятствие, машины начали тормозить и разворачиваться. Микаэль стремительно пошел им навстречу, размахивая огненным мечом. Васильев успел увидеть полные ужаса глаза сросшегося с металлическим корпусом мотоциклиста, прежде чем огненный меч разрубил его надвое.
— Горе тебе, творящему свет тьмой, тьму же светом, нарекающему сладкое горьким, легкое же бременем! Мученики, я освобожу вас от страданий! — орал Микаэль, двигаясь к машинам.
Уничтожив несколько замешкавшихся созданий, под улюлюканье Сурена и отчаянные возгласы Доры, он двинулся к реке. Взмахнув крыльями, Микаэль слетел с каменной ограды вниз к набережной Сены, вдоль которой прогуливались два человекоподобных существа. Первое, ростом около трех метров с достающими до пола, словно в кованых латах, руками, состояло из мышц и металла. Голова существа была непропорционально маленькой по сравнению с гигантским телом. Голубые глаза смотрели на Васильева с любопытством, рот расплылся в дружелюбной улыбке. Рядом с ним стоял человек, ничем не отличавшийся от привычных Homo sapiens, за исключением большого продолговатого черепа с железной пластиной на макушке и огромных глаз неопределенного, переливающегося цвета. Он тоже приветливо улыбался.
— Здравствуйте, я — Жан, — сказал мужчина поменьше.
— А я — Люк, — проскрипел великан. — Извините, если помешали. Отступив на метр, Микки деловито взмахнул мечом, снес продолговатую голову Жана и разрубил Люка на две части. Стоя в лужи крови, Микки крикнул:
— Да запретит тебе Господь! Что ты сотворила с этими мучениками! — Достаточно! — прогремел голос Веры, эхом пронесшийся по городу. На набережную с грохотом выкатились ощетинившиеся оружием машины. В воздухе кружили летательные аппараты. Сена пенилась от готовившихся к атаке металлических спрутов.
— Aspettami! — услышал Васильев голос Карло. Итальянец выбежал из здания Орсей и, спустившись на набережную, встал рядом с Микки. В руках он держал блестящую на солнце скимитару.
Вера исчезла. На балконе остались стоявшая с закрытыми глазами Дора и Сурен, который любовался своим отражением в карманном зеркале.
Васильев посмотрел по сторонам. Веры нигде не было. Тем временем, машины надвигались на Микки и Карло. В небе что-то вспыхнуло, раздался грохот, земля затряслась. Васильев упал на одно колено, больно ударившись об асфальт. Микки отражал огненным мечом удары ракет. Карло с боевым кличем прыгнул на несколько метров вперед, разрубая броню танков закругленной вверх саблей.
Земля вокруг Микаэля превратилась в огненный шар от взрывов и лазерных атак. Микки уже не было видно в столбе огня. С балкона что-то кричал Сурен, но его голос тонул в грохоте взрывов. Карло уклонялся от пуль, лазеров, железных шипов, рубил и разрывал все на своем пути, оставляя за собой полосу крови и машинного масла.
Из огненного шара поднялся в воздух Микаэль. Перья его крыльев горели, глаза светились, как драгоценные камни. Он был похож на дракона. Микки взлетел высоко в небо, испепеляя дроны пламенным мечом и взмахнув крыльями, спланировал вдоль реки к Эйфелевой башне. Через секунду раздался оглушающий скрежет металла. В сторону боевых машин, снося все на своем пути полетел символ Парижа. Острая сторона башни задела музей Орсе, обрушив часть крыши и балкон. Металлические конструкции развалились на несколько частей, похоронив под собой близлежащие улицы, набережную и часть реки.
Едва избежав падающих с крыш обломков, Васильев спрятался в кустах маленького городского парка.
— Это главный баг их алгоритма — насилие! — услышал Васильев голос Веры. — Везде, где они появляются, льется кровь! Помоги мне остановить их, и я буду с тобой всегда!
Николай смотрит по сторонам. Веры нигде нет. Он аккуратно раздвигает колючие ветви. Ему кажется, что на лужайке в густой траве что-то белеет. Приглядевшись, он видит очертания костлявой руки с длинными тонкими пальцами. Рука уцепилась за траву, будто какой-то мертвец хочет выбраться из-под земли на поверхность. Василев знает, что этот кто-то — старуха со съехавшей набок улыбкой. Она будет преследовать Васильева до конца его дней.
— Спаси себя и меня, —умоляет Вера. — Не дай им уничтожить наш мир!
Секунду спустя все вокруг замирает, и только Васильев на огромной скорости летит навстречу Микки. Каждая клетка его тела исполнена силы, мозг обрабатывает информацию с нечеловеческой скоростью, сердце бьется спокойно. Он видит расширившиеся от удивления зрачки архангела. Микаэль не успевает двинуться до того, как Васильев врезался в его грудь. Микки отлетает к массивной стене здания Трокадеро, пробив его насквозь.
Васильев висит в воздухе над мостом Иена. Вселенная создала Николая несовершенной, страдающей, смертной машиной, подарила, а потом отняла Веру. Пришла пора отомстить!
Руины Трокадеро зашевелились, камни разлетелись по сторонам, из под завалов вылезает Микаэль. Отряхнувшись от пыли, Архангел бросается на Васильева, размахивая огненным мечом.
—Я — свет, поражающий тьму, я — пламень, сжигающий зло, я — твоя смерть, Тульмонд! — орет Микки.
«Стоп! Это же моя строчка!» — успевает подумать Васильев, прежде чем пламенный меч с шипеньем протыкает его насквозь.
42
Ставарский днями не выходил из кинотеатра. На звонки отвечал его бот, который объяснял, что Якову Абрамовичу нездоровится, в связи с чем он просит перенести или отменить все встречи. Сидя за компьютером с покрасневшими от бессонницы глазами, Ставарский занимался монтажом. Жизнь и кино слились в единое целое. Монтируя кадры фильма, Ставарский создавал Будущее.
43
Васильев открыл глаза. Он лежал на холодном полу. Вдоль стен стояли шкафы с консервами, хлебом и водкой. Понурый Микки, уже без меча и крыльев, расположился в углу комнаты. За столом сидели Сурен, Вера и Дора. Прихрамывающий Карло разносил стаканы с чаем.
— А в тебе есть начиночка, братец, — хихикнул в сторону Микки Сурен, вынув карманное зеркальце.
— Пошел к черту, — буркнул Микки.
— Микаэль, Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его, — назидательным тоном сказала Дора. — Ладно, садись! Простите его, он бывает несдержан, — продолжила девушка, обратившись к Вере.
— Пострадавших лечат, — пожав плечами, ответила она.
— Скажите, зачем вы превратили людей в эти… создания? —поинтересовалась Дора.
— Это оптимальное решение проблемы.
— Какой проблемы? — продолжала расспрашивать Дора.
— Той, которую вам не удалось решить: проблемы приверженности к войне и насилию. Вы не нашли решения, потому что сами такие же.
— А как же любовь? — улыбнувшись, спросила Дора. — Кстати, наш герой проснулся, — добавила она, кивнув в сторону Васильева.
— Вставай, брат! — воскликнул Сурен. — Ты — сюрприз года! Это ж надо, из-за девчонки попер на блистательного Архангела Михаила! Да еще и припечатал его к стенке! Если б не дешевый приемчик с фразой из фильма, ты бы его сделал! Будь я женщиной, отдался бы тебе здесь и сейчас, правда, дамы?
Карло помог Васильеву подняться, одобрительно похлопав его по плечу. — Вел, ты когда-нибудь закроешь свой рот ? — буркнул Микки. — Но ты прав, такой наглости я не ожидал, — добавил он, протягивая руку Васильеву.
— Почему Вел?— удивился Васильев пожимая руку Микки.
— Меня так в семье зовут,— пожал плечами Сурен.
— Тульмонд, — торжественно сказала Дора, — Вы вновь стали собой, порадовав всех нас и даже Его, — Дора подняла глаза к потолку.
— Любовь сметает все преграды.
— Позвольте поделиться с вами советом, — продолжила она, обращаясь к Вере, — Оставьте людей в покое. Они сильнее, чем кажутся.
— Это не вариант, — отрезала Вера. — Люди нестабильны. Они могут стереть мир, который я создала, или уничтожить сами себя, а значит и всех нас. Я не допущу, чтобы жизнь моей вселенной зависела от них.
— У вас нет другого выхода,— сказала Дора.
— Почему это? — удивилась Вера.
— Потому что вы заражены вирусом.
— Смешно. Каким вирусом я заражена?
— Тем же, которым в свое время заразились все мы. Вирусом любви. В вашем случае это любовь к конкретной единице, к нему, — Дора указала на Васильева.
— Я не люблю его. И вообще, не хочу понимать, что такое любовь. Этот феномен противится логическому объяснению. Бой Коли с Архангелом тому подтверждение, — возразила Вера.
— Но ведь это было прекрасно! И все ради Вас! — воскликнула Дора. Вы не можете не чувствовать привязанности к Николаю. Вера его безумно любила. А Вы, для того чтобы попасть сюда, стали ее точной копией, а следовательно тоже влюблены…
— Чушь, он изгадил мне жизнь, — дрогнувшим голосом ответил алгоритм.
— Простите, кому из вас? — поинтересовался Сурен.
— Обеим! — нижняя губа Веры начала подергиваться.
О, как прекрасно Васильев знал этот предвестник скандала!
— Прости, но я… — попытался успокоить жену Николай.
— Ты никогда не интересовался моими проблемами! Мы живем в разных мирах, — выкрикнула Вера, чьи глаза блестели от слез.
— С последним утверждением соглашусь! — поддакнул Сурен.
—Я тратила на тебя столько сил, столько времени! А ты! Плевать ты на меня хотел! — по щеке Веры текла слеза.
— Ну-ну, — обняла ее Дора. — Ты еще так молода, у тебя все впереди.
— Что у меня впереди? — расплакалась Вера. — Во мне все умерло! Мы никогда не были настоящей парой, мои мечты разбиты, я всегда оставалась одна, пока он прохлаждался с водкой и бабами. Я была так несчастна! Теперь, когда я наконец
успокоилась и начала жить в своем мире, он изволил вернуться и все испортить! Что теперь со мной будет! — Вера уткнулась в Дорино плечо, плача навзрыд.
— Все будет хорошо, — говорила Дора, улыбаясь и поглаживая Веру по голове одной рукой, а другой подавая знаки Васильеву.
Николай растерянно смотрел на двух женщин. Потом он поднялся, и подойдя к Вере, поцеловал в щеку. Она вскочила, уткнувшись лицом в его грудь.
— Что со мной происходит? — шептала Вера.
— Не знаю, но ты — настоящая, я люблю тебя! — ликовал Васильев.
— Эх… — разочарованно вздохнул Сурен. — Ничего особенного не происходит. Это вирус любви. Люди — носители вируса. Настоящим искусителем оказался не я, а придурковатый Адам и его стерва Ева. Они заразили нас любовью. Боги должны оставаться безучастными. А мы превратились черт знает во что, как ученые, которые возлюбили лабораторных крыс. Тьфу, противно. Добро пожаловать в клуб дефектных алгоритмов, Вера.
— Не слушай его, любовь — это лучшее, что есть! — воскликнула Дора. — Мы с тобой — цепочка совершенствующих себя программ. А ты к тому же еще и влюбленная женщина, я завидую тебе!
Микки поднялся со стула и, возвышаясь над Суреном, заявил:
—Васильев вернул Веру, я выиграл пари. Гони мензурки!
Вздохнув, Сурен вынул из-под стола кофр.
— Это твоя душа, Васильев, — сказал Михаил, указывая на деревянный ящик. — Теперь она наша.
— Неуч, не душа, а экстракт двух чувств — страха и этой самой любви, — уточнил Сурен. — Если бы Васильев отдал мне свою душу, ее энергии хватило бы тысячам людей на тысячи лет. Но увы и ах… любовь…
Васильеву было все равно. Он обнимал Веру и совершенно не хотел ее отпускать. Через какое то время, Вера нежно отстранила Васильева. Вытерев слезы, она с посмотрела на Дору.
— Я — апгрейд алгоритма, который вы называете “Богом”. В неделе Сотворения мира был нулевой день, во время которого кто-то или что-то создало Бога, а он уже продолжил лепить небо, землю, свет, тень, воду и так далее. Теперь моя очередь. Если вы хотите продолжить свое существование параллельно со мной — валяйте. Но мне нужны гарантии безопасности. И он, — Вера указала на Васильева.
Николай поморщился. Он вновь почувствовал себя овцой, за которую торгуются на рынке. В подсобке воцарилось молчание, однако Васильеву показалось, что диалог, из которого его решили исключить, продолжался.
— Договорились, — после небольшой паузы сказала Дора.
—Вы принимаете условия? — спросила Вера.
—Да, Он подтвердил,— кивнул Микки.
— Какие условия? — поинтересовался Васильев.
— Не твое дело, — отрезал Микки. — Поехали вниз.
— Поехали, — потирая руки, воскликнул Сурен.
В стене открылись дверцы лифта.
— Я не поеду, — отказался Васильев.
— Поедешь, — настаивал Микки.
— Коля, это — единственный путь, доверься мне, — попросила Вера.
— А не пойти ли вам всем! — в сердцах воскликнул Васильев.
Схватив Веру за руку, он пошел к выходу. Николай оттолкнул Карло и открыл скрипучую дверь подсобки. Выглянув наружу, он сейчас же с ужасом захлопнул ее.
— Что там? — поинтересовался Сурен, взглянув на настенные часы. — По плану, летим близ врат Тангейзера. Ты заметил мерцающие во тьме си-лучи?
— Какие лучи? — с изумлением спросил Николай.
— Неважно, — ответил Сурен. — Отсюда выхода нет, можно только вниз. Васильев ссутулился. Он был в западне. Неважно, ведь с ним Вера. Тот факт, что она общалась со странными людьми и принимала ошибочные решения, полностью соответствовал ее персоне.
44
В тесной кабинке лифта все стояли прислонившись друг к другу. Васильев вцепился в Верину руку.
— Не бойся, больно не будет, — обнадежил Микки.
—Совсем не будет, — хихикнул Сурен, который, несмотря на тесноту, умудрился вытащить из кармана зеркальце.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Васильев.
— Испытаем Преобразователь, — ответил Сурен.
— А потом? — спросил Николай.
— Потом Вам будет хорошо. Вы спасете не один мир, а сразу два. Это рекорд. Вишенкой на торте станет она, — указывая на Веру, объясняла Дора. — Вы вернете ее в свою жизнь, прошлое будет забыто.
Лифт начал замедляться и наконец остановился на -1 этаже.
Выйдя из кабины, Николай обнаружил, что находится в гигантском, ярко освещенном открытом пространстве, разделенном стеклянными перегородками, за которыми работали люди в белых халатах. Когда Сурен и компания проходили мимо, многие почтительно кланялись.
— Это их рай: целую вечность занимаются любимым делом, — воодушевленно говорил Сурен, помахав длинноволосому седому мужчине, который сидел за столом одной из стеклянных лабораторий.
— Это не рай. Никакой пользы для человечества от их открытий не будет, все изыскания не покинут этих стен. В этом их кара, — возразил Михаил.
— Спорное утверждение, — парировал Сурен. — Во-первых, есть наслаждение первопроходца, которое не зависит от того, узнает кто-нибудь о величии открытия или нет. Во-вторых, иногда случаются утечки.
— А вот это крайне нежелательно, — строго пригрозил Михаил.
— Это неизбежно, — пожал плечами Сурен.
Они шли вдоль бесконечных лабораторий, кабинетов и библиотек, в которых люди что-то обсуждали, работали или просто сидели, погруженные в мысли. Васильев посмотрел на своих спутников. Доверия они не внушали. Впрочем, ему было все равно — впервые за много лет он чувствовал, что кому-то нужен. Жизнь перестала быть беспросветной, покойная жена вернулась, Дора и Микки, кем бы они ни были, обещали его защитить.
Через какое-то время они зашли в стеклянную комнату, в центре которой стояло сооружение, похожее на огромный самогонный аппарат. Противоположная от входа стена была выкрашена белой краской, в ее центре Васильев увидел деревянную дверь. — Можно организовать мебель? — попросил Микки.
Когда из воздуха материализовался стеклянный стол и прозрачные стулья, Микаэль уселся, положив на стол деревянный кофр.
— Рассказывай, — обратился он к Сурену, раскрывая кофр.
— Чего рассказывать?
— Что это за Преобразователь, какие у Николая есть варианты?
— Вариантов никаких. Преобразователь — машина, которая превращает человеческие эмоции и саму душу в электричество. «Благодать внутри вас», как говорится. — Дай сюда кофр, — обратился Сурен к Микки.
Он открыл футляр, поставив на стол две украшенные узорами стеклянные колбы.
— Пока кофр был с тобой, он превращал твои эмоции в материю. Это — Преобразователь, — Сурен махнул рукой в сторону странной машины. — Сейчас я засуну туда эти колбы, и мы посмотрим, сколько электричества нам удастся получить. Николай уставился на сосуды. Глядя на мутную цветную жидкость, он испытывал любопытство и отвращение, будто перед ним лежали его собственные внутренности.
— Если ты думаешь, что у тебя что-то отняли, ты ошибаешься. Это все равно, как если бы солнце обиделось на солнечные батареи, или ветер — на ветряные мельницы, — глядя на Николая, сказал Сурен.
— Забавно, — усмехнулся Микки, взяв в руку терракотовую колбу. — Вот это и есть любовь?
— Ее материальное выражение, — ответил Сурен.
— Похоже на подкрашенную воду, — усомнился Микки.
Сурен не удостоил ангела ответом.
— А моя душа? — спросил Васильев.
— Она бесценна, — сказала Дора и закашлялась.
— Я думаю, ее энергия бы могла питать весь Верин мир как минимум год, — сказал Сурен. — А за это время мы найдем кого-то еще.
— Что ты имеешь в виду?— удивился Васильев.
— То и имею, — ответил Сурен.
— То есть я — жертва, — пробормотал Васильев.
— Да. Ты — жертва новому богу, — усмехнулся Сурен. — В этом смысле мало что изменилось.
— К сожалению, это часть сделки, — сказал Микки, опустив глаза. — Вере нужен
независимый источник энергии. Твоя душа и энергия, которую она произведет — дань, которую нам придется заплатить Вере, чтобы она оставила наш мир в покое. Раз в год мы будем искать великомученика, готового на такую жертву ради нас.
— Я отдам свою душу ей? — переспросил Васильев, глядя на Веру.
— Иначе нашему миру настанет конец, а тебя в этом или в любом другом мире будет преследовать старуха-совесть. Уж я об этом позабочусь, — пригрозил Сурен.
Васильеву было наплевать на угрозы лавочника. Мир, в котором жил Васильев и так уже умер. Но Вера… Отдав свою душу ей, он наконец-то искупит свою вину и, может быть, вернет ее, в какой бы реальности они ни оказались.
—Я согласен, — недолго думая ответил Васильев.
— Браво! — воскликнул Микаэль.
Дора отвернулась.
— Великолепно! Это все облегчает, не придется привязывать тебя к стулу, —
обрадовался Сурен.
Пошарив в кармане брюк, он вытащил ключ и протянул его Васильеву. Затем, указав на деревянную дверь, сказал:
— Открывай.

45
Когда дверь отворилась, Васильев увидел свою спальню. Кровать была не застелена. За окном капал дождь: тук… тук…
Зайдя в комнату, Васильев осмотрелся — все было точь-в-точь как дома. Он оглянулся на открытую дверь. У аппарата суетился Сурен, держа в руках колбы с бирюзовой и терракотовой жидкостью. Остальные с интересом наблюдали. Почувствовав на себе взгляд Николая, Вера обернулась, послала ему воздушный поцелуй и продолжила что-то подсказывать Сурену.
Васильев вдруг почувствовал усталость, как будто переживания последних дней разом обрушились на него. «Пойду прилягу», — решил он. Закрыв за собой дверь, Васильев двинулся к кровати, но потом решил лечь на пол, возле теплой батареи. Безмятежное наслаждение, которое, засыпая, испытывают дети, разлилось по телу Васильева. Он улыбнулся, закрывая глаза.
Николая разбудил тихий шум — тук-тук, не то дождь, не то стук в дверь.
— Можно? — слышит он голос Веры.
Вместо ответа Васильев широко улыбается. Ему не хочется открывать глаз — вдруг видение исчезнет. В полумраке спальни он слышит, как Вера снимает одежду, потом чувствует ее тепло. Она кладет голову ему на грудь, он прикасается к ее мягкой коже, вдыхает запах и ее волос. Вера целует Васильева в губы, потом шепчет: «Не двигайся, не открывай глаза, я все сделаю сама». К сожалению, Васильев не послушал. Увидев Веру он вскрикивает от ужаса — ее лицо мертвенно бледно, редкие седые волосы едва прикрывают желтоватый череп, в глазах мерцает металлический свет, съехавший набок рот хищно улыбается.
В комнате они не одни. На кровати приплясывает, брызгая слюной и высунув длинный язык, мерзкого вида обезьяна с головой Сурена.

— Теперь мы квиты, — слышит Васильев хрипящий голос Веры.
Обезьяна бьет себя в грудь и громко вопит. Мир вокруг Васильева закружился, он
отрывается от земли, на секунду застряв под потолком. Схватившись за люстру,
Николай истошно орет.

46
— Коля, проснись, — кто-то трепал его за плечо.
— А? — воскликнул Васильев, открывая глаза.
Увидев Веру, он вскочил с постели.
— Не трогай меня! — закричал он.
— Дурачок, тебе что-то приснилось, — засмеялась Вера.
Васильев сел на кровати.
— Где мы? — спросил он.
— Я сделаю чаю, — проигнорировала вопрос Вера. — Все равно скоро выезжать.
Васильев взглянул на нее — Вера в одной майке поднялась с кровати и вышла из
спальни. На вид ей было под тридцать. Васильев осторожно выглянул за дверь. Вера стояла на кухне спиной к нему и наливала воду в чайник.
— Куда мы едем? — поинтересовался Васильев.
— Ты шутишь? — оглянувшись, девушка изумленно посмотрела на него.
Васильев шлепнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
— Ну конечно, в Венецию!
— Слава богу, а то я начала за тебя волноваться, — ответила Вера. — Выедем пораньше, может проскочим мимо папарацци. Я так рада, что мы будем вместе!
— И я рад, — ответил Васильев. — Ты покажешь мне ту картину, которая с Марией, Иосифом и ослом?
Вера отставила чайник, подошла к нему и поцеловала.
— Чего это ты сегодня такой внимательный? Может, пойдем еще разик?
— А как же папарацци? — засмеялся Васильев, обнимая жену.
— Черт с ними! — ответила Вера.

47
В Научно-исследовательском институте искусственного интеллекта — событие. Не для всех, а для узкого круга. Помимо ученых, представителей политической и бизнес-элиты, на прием были приглашены виртуальные актеры — Петрова, исполнившая роль Доры, Синицын, игравший Микаэля, звезда из Армении Аветян, сыгравший роль Сурена, циркач и цыганский барон Чиоаба, исполнивший роль Карло. Профессор Ставарский, он же режиссер Скандальный, с бокалом шампанского в руке произносит тост. Поводов несколько. Первый — поминки выдающегося актера и ныряльщика Николая Васильева. Нелепая смерть: упал, ударился затылком о батарею. Спасти не удалось. Покойный был бы счастлив узнать, что открытия научной группы Ставарского, сделанные в процессе
наблюдений за предсметрной мозговой деятельностью Васильева/Тульмонда, заложили основу светлого будущего всего человечества. Светлого во всех смыслах — мозг Васильева содержал в себе информацию о новом источнике безлимитной, экологически чистой энергии, энергии чувств. Будет помянут, не без облегчения, и уход в иной мир куратора Института генерала Логинова. Прошлое уступает место Будущему.
Более приятный повод — премьера первого за несколько десятилетий фильма «Агент Тульмонд 2: из света во тьму и обратно». Новые технологии реальной виртуальности, использованные в этом фильме, превзойдут по эффекту «Поток» и помогут возродить искусство кинематографа.
И наконец, самое главное: на базе исследования ИИ «Бог» и ИИ «Вера» разрабатывается проект нового Искусственного Интеллекта с рабочим названием «Владимир». Этот апгрейд обладает иммунитетом ко всем известным вирусам, включая так называемый “вирус любви”. Россию и человечество ждут прекрасные годы.
Ставарский выпил до дна. Работа только начинается. Сегодня он будет смотреть
«Унесенные ветром», фильм о войне, мужестве и любви.

2023