Фамилия

Каждый ребенок считает, что его мама самая красивая. Прозрение приходит годам к десяти, когда начинаешь в маме видеть не только маму, но и подругу, соседку, сотрудницу, жену папы, в общем начинаешь замечать и других людей. Со мной было по-другому, моя мама была действительно самая красивая, такой она и осталась. Она не дожила до моего десятилетия, и даже семилетия, и попрощалась, когда мне исполнилось 6 лет.

Я тогда уже была в детском доме и мамины фотографии хранил мой старший брат, которому было пятнадцать лет. Он навещал меня сначала в простой одежде, потом в армейской, которой пугались дети и с уважением рассматривали воспитатели. Вскоре он превратился в военного пограничника и его постоянно окружали собаки. Когда мне исполнилось четырнадцать лет он показал мне фотографии, которые сумел как-то сохранить в своих бесчисленных переездах.
На одной коричнево-желтой карточке он совсем маленький, веснушчатый, у тети на летних каникулах в Одессе. Видно двор, деревенский дом, дощатый забор, раскидистое дерево и размытая дорога. Эта фотография была проекцией его мечты приехать в Одессу уже взрослым, отыскать родственников, вот они удивятся и обрадуются, как он вырос, как возмужал.

А вот мама окончила Одесский геологический техникум. Так я узнала, что она была по профессии геологом, представляла ее покоряющей вершины гор. У нее были густые длинные волосы, заплетенные в косы, несмотря на входившую в моду стрижку. На еще одной фотокарточке наша бабушка со звучной фамилией Волкова. Брат рассказал, что деда нашего замели как врага народа, наверное, фамилия слишком громкая, и бабушка бежала в неизвестном направлении и растворилась навсегда.

Мужчин на фотографиях и в памяти не было. Мама говорила, что отца у нас нет и не было, при этом плакала и жгла письма в медном тазу, писем было много. Она болела и знала, что скоро нас оставит. Сжигая свою любовь и стирая прошлое, она оставила нам свою украинскую фамилию Ш…й. Так все сразу слышали мои корни. Я гордо отвечала, что, да, мы из Одессы, хотя ни разу там не была. Лица смягчались и взгляд направлялся как бы вовнутрь: «Красивый город, веселый.»

Похоронили маму на деревенском кладбище, в небольшом городке в России, куда она попала по распределению или по любви. Мы каждый год слетались к этому месту, хотя кроме могилки там ничего не осталось. Я, мой старший брат-военный и еще двое братьев помладше, которые вместе со мной отбывали детство от звонка до звонка под государственным присмотром.
Прошлым, уже военным летом раздался звонок одной женщины из нашего поселка, которая приглядывает за могилкой. Следы вандализма на мамином месте. Украинская фамилия, догадалась я. Я знала, что мой средний брат по другую сторону баррикад. Как-то в одном телефонном разговоре я дала ему высказаться, отошла в сторону и смотрела, как путается в словах, спотыкается на ровном месте, матерится. Наконец я поведала, что могилку осквернили, втянули в эту непонятную, несправедливую и неравную бойню, ведь мама давно уже не живет! Я через трубку слышала, как он напрягся, видела, как побледнел, так война пришла в его собственный дом.