Многие же будут первые последними, и последние первыми.
(Евангелие от Матфея, 19:30)
Фильм Йоргоса Лантимоса Poor Things, что в переводе на русский язык прижилось как Бедные-несчастные, вызвал неоднозначную реакцию. Рок-журналист Артемий Троицкий раскритиковал фильм за отсутствием продуманности и глубины содержания. Кинокритик Антон Долин снял шляпу перед величиной и профессионализмом главной актрисы Эммы Стоун, отмахнувшись от сюжета. Но, главный критик, зритель, призадумался. Что все это значит: скрежет звукового оформления, яркие, до рези в глазах краски, вычурные до абсурда костюмы, извращенные сцены, утрированные тематики?
Изломанность, игрушка, вещь – главные смысловые составные названия фильма Бедные-несчастные. Люди, действующие лица фильма, являются экспериментом в руках врача. Он создатель, двигатель прогресса, он решает мозг какой твари поместить в чье тело. Прогресс представлен в изломаном виде, под стать стимпанку, направлению научной фантастики во второй половине двадцатого века. Главный символ этого жанра — паровая машина, дирижабль. Этот легкий, воздушный, завораживающий взор имидж технического прогресса, ассоциирующийся с восхищенными лицами, смотрящими в высь, вывернут и обезображен. Профессор Годвин Бакстер, является как создателем своих креатур, так и следствием экспериментов собственного отца-исследователя, в результате которых он лишается поджелудочной железы и для процессов расщепления еды ему необходимы вспомогательные искусственные средства. В конце принятия пищи Годвин запрокидывает голову, издает скрежещущий звук и изрыгает пузырь-дирижабль. Одна из самых отталкивающих сцен объясняется Бакстером, что теперь-то мы наверняка знаем, что без поджелудочной железы человеку не обойтись. Изуродованное лицо профессора искажается в ухмылке, рассказывая историю своего происхождения: каково было удивление отца Годвина, увидевшего улыбку на лице мальчика после тяжелых экспериментов с его членами. Искаженная эмоция – ответ на физическое извращение.
Оправдание насильственного уродства, вырезание жизненно необходимого органа из тела в пользу эксперимента – это ли не утрирование тематики прогресса? Путь от ментального расстройства до врача, от ребенка до создателя не только не логичен, но и замкнут самым абсурдным способом во славу прогресса. Как Бакстер, так и в последствии его творение Белла являются как пациентами, так и врачами одновременно. С начала фильма очевиден болезненный характер картины, где не стоит искать здоровья. Вопрос Макса, не принесла ли невеста из борделя заразу, остается без ответа. Природа, естественные процессы, также, либо вырезаны из кадра, как орган из тела, либо мешают нарративу. Белла мочится на пол – убрать! Трое отправляются на пикник в парке – мешают посторонние. Научные опыты проводятся в стерильных условиях, защищены от природных вмешательств. На окнах решетка, на крыше крутой опасный обрыв.
Опасность, наука, красота нанизаны, как жемчуг, на одну нить. Главная героиня Белла Бакстер – результат медицинского прогресса. Она собрана как конструктор из отдельных частей, тела матери и мозга ее ребенка. Белла значит в переводе с итальянского красота. Ее красота преувеличена — волосы растут не по дням, а по часам. Ее огромные, широко распахнутые безумные глаза, ломаная речь, увечные движения, хрупкость, уязвимость – все это умиляет. Она притягивает, ею хочется владеть, запереть, сломать, покусать, порезать. Белла противостоит вожделеющим с холодным любопытством. Ее сексуальная страсть направлена на исследование себя, а не других. Она не знает ни страха, ни робости, ни этических рамок. Белла создает и разрушает на одной эмоции; в результате — насилие привлекает, извращение умиляет, кинки окультурено, жертвоприношение оправдано. Красота правит миром!
Бордель в Париже, место образования Беллы. Она пришла сюда за сексом, деньгами и узнать, как устроен мир. В сжатом мирке нужды и разврата Белла не только не разлагается, она растет. До абсурда доведена идея секса и прогресса в сцене с отцом, поучающим своих детей мастерству совокупления. Половой акт читается как лекция, под запись, комментируется каждое движение. В насмешку над этой процедурой Белла сидит в следующей сцене с книгой на лекции, где образовывается в сфере анатомии. Она твердо решила стать врачом. Процесс развития от сшитой куклы до научного работника, врача, создателя, вызывает аналогию с романом-развитием (Bildungsroman).
Развитие сюжета, как и характеров носит лоскутный характер. Герои и сцены сшиты белыми нитками. Грубые, аляповатые, выпуклые швы режут глаз. Отсутствие тотальности, цельности очевидны. Свадьба, брак, как элементы единения, союза, недосягаемы. Для Беллы замужество это лишь переход из одного заключения в другое, Дункан же впадает в безумие от невозможности жениться на Белле, Макс примиряется с ролью жениха с первой встречи с Беллой и так и остается им навечно. Единения не происходит. Другой пример социальной дисфункции прослеживается на корабле при столкновении разных социальных слоев. В припадке эмпатии Белла бросается к пропасти, где видит плачущих людей, мертвых детей, нищету и страдания. Мысль о том, что она принадлежит к привилегированному классу, а другие, там внизу, к обделенному, подвигает ее к шагу-попытке компенсировать эту несправедливость. Белла берет все деньги Дункана, (заметим, не свои, зашитые в платье,) разбросанные в пьяном угаре по каюте, и отдает их матросам с просьбой передать деньги бедным, что в итоге не происходит. Дункан разорен, срастания слоев не происходит, Годвин, читая открытку от Беллы, произносит: «Бедная Белла». Где тут, простите, справедливость?
Потеряв чужие деньги, Белла открыла для себя сочувствие как медиум, сшивающий миры. Но, и это открытие извращено словом и делом. Годвин уверен, что чувства мешают науке, но эмпатия необходима для операции-эксперимента. Вооружившись эмпатией, а Белла чувствует силу от своего благодетельного поступка, она решается на опасный эксперимент – жизнь без денег, секс за деньги, познание мира в борделе. Содержательница публичного дома, кусающаяся в приступах симпатии и схожая с летучей мышью, учит Беллу-птицу заземляться. Отвечая запросам девушки, Мадам выворачивает правду наизнанку. Унижение, ужас и скорбь необходимы для познания мира. Пройдя испытания публичного места, Белла приобретает чувство далекое от эмпатии, а именно — ярость. Эта эмоция выталкивает ее из замкнутого круга в лекционный зал.
Твердо решив посвятить себя науке, Белла, движимая вдруг вновь эмпатией, навещает старого Бакстера. Весть о прогрессирующей болезни, собирает близких ему людей. Он признается студенту Максу в своих отеческих чувствах к Белле как в слабости. Подкрепившись кокаином для придания сил, отец ведет дочь к алтарю, чтобы выдать замуж за Макса. Остается сделать последний шаг. Трогательную сцену портит с неба свалившийся настоящий муж Виктории-Беллы, о котором никто не подозревал. Белла, лишенная памяти матери-Виктории, не узнает мужа-отца. За спиной стоит сломанный Дункан, первый любовник Беллы, и корчится в судорогах мести. Что победит, эмпатия или любопытство, за кем пойдет жена-невеста?
Встреча Первых достигла гротеска покиданием алтаря жены Виктории-Беллы с мужем Алфи. Годвин, претендующий на роль отца-создателя, Дункан – первый любовник, Алфи – первый муж, Макс – первый жених столкнулись в схватке за первенство. На правах Первого разыгрывается Белла-вещь, которую все хотят запереть. Ее выбор в пользу Алфи обоснован экспериментальным импульсом, жаждой любопытства. Этот ход становится опасным перед угрозой жизни, надвигающейся вблизи садиста Алфи. Ей удается взять контроль над сложившейся ситуацией и обезвредить мужа. Алфи становится в конце фильма под скальпелем Беллы козлом, щиплющим травку, Годвин умирает от рака, Дункан растворяется в безумии, а Макс ассистирует при опытах Беллы. Часы досуга Белла скрашивает в саду в компании Тоинетте, разделяя с ней тело и мысли.
Фильм не оставляет надежды, что последняя сцена фиксирует расстановку фигур и библейская мудрость, согласно которой последние станут первыми и наоборот, подвергнута панковскому стебу. Фигура Годвина, он же Год (рус. Бог), являет собой переход от божества к убожеству. Его физические недостатки, уродство, импотенция как бы оправдывают несовершенство собственных творений. Он созидает и разрушает на одном дыхании, он притягивает и отталкивает одновременно, он силен в мастерской и бессилен в быту. Божественное окружает Беллу-девушку как порок. Единственный мужчина в борделе, сразивший ее головокружительным сексом, является церковным служителем, смиренно потупившим очи и облачившимся в монашеское одеяние. Божий дар, по определению Беллы, приравнивается грехопадению. Круг замыкается, а в кругу нет первых и последних.
Нарушение иерархической структуры и хронологической последовательности, неожиданные, шокирующие сцены секса и жестокости, отсутствие цельности вписываются в жанр стимпанка. Напрашивается вопрос, откуда сегодня такой интерес и запрос на культурное движение прошлого века? Почему разорванность, лоскутность эхом отзываются по эту сторону экрана? Не потому ли, что киноязык отражает время яснее и честнее, чем язык новостей. Не оставляя иллюзий, которыми как правило не только начинаются, но и заканчиваются революции и войны, дробится мир, перешивая старое, надеясь на новое, ускользая от настоящего.
