Москва
Люди с хорошими лицами и цветами начались в переходе от Пролетарки к Крестьянской заставе, на прямой ветке в Марьино. И дрожь в воздухе началась. По своей ветке я ехала, читая «Карлсона». Тупо, спокойно. Но уже на платформе на Крестьянской заставе — другая атмосфера.
13.19. Метро, 41 минута до начала
Людей на станции в разы больше, чем полагается в будний день. Все очень серьёзные. Хотела достать «Карлсона». Но на лица смотреть интереснее.
В вагоне многие с цветами. Только в поле моего зрения трое. Надеюсь, что тоже смогу купить в Марьино. Вот кассу сделает Навальный местным цветочникам!
На Братиславской напротив сел парень с черными локонами в щегольском терракотовом пальто. Молодой бог. С роскошными розами.
Я не выдержала — заплакала.
Достала темные очки. Надела.
Я же ресницы намазала не слёзостойкой тушью! Теперь очки не снять.
13.46. Марьино
С цветами я промахнулась. Так и есть – в цветочном очередь. До улицы: магазин, ступеньки, улица.
— Надо же – больше, чем первого сентября! — комментирует кто-то.
Сосредоточенная толпа медленно продвигается в сторону храма, вот он – через дорогу.
Прямо над нами в облачном небе белое солнце. Яркое. Круглое как дура в полнолуние.
По толпе разносится клич: «Поворачивайте, поворачивайте, там перекрыто».
Все разворачиваются и начинают медленно удаляться от храма. Все спокойны – обойдем. Под ногами жеваный снег.
Над головами проносится скандирование: «А-лек-сей» и «На-валь-ный».
Я не могу кричать, слезы душат.
Улыбающиеся брюнеты из кафе «Плов-хаус» вышли на крылечко, наблюдают с интересом, зачем-то фотографируют нас.
Рассматриваю людей вокруг. Возраст 20-60, детей и стариков нет. Хотя нет — вот идет пожилая дама в бархатной шляпке. Одной рукой опирается на палку, другой на руку дочери.
Что отличает бабку от пожилой дамы? Бархатная шляпа. Не модная, не уместная в этой слякоти. Но Женщина скорее умрет, чем напялит пуховый платок, какой бы хромой старухой она не была.
Мужчина под полтос рассказывает спутнику:
— И всем сказали: кто уйдёт — расстрел и увольнение.
13.55. Марьино, дворы
Шествие петляет внутри дворов, естественно, по автомобильной дороге. Местные автомобилисты, попавшие в людской компот отчаянно сигналят. Их пропускают. Какая-то машина не сигналит, а истерично визжит, как и водитель — тётка в шапке: открыла окно, орёт матом.
Молодежь влезла на обледеневший сугроб:
— Кто-нибудь сверху, скажите, что там происходит?
Смех.
— Ничего, всё что и тут.
— Там рыбы нет!
Толпа цивилизованная. Никто не толкается, не повышает голоса. Все спокойны, сдержанны.
Нетерпеливыми ручейками струятся вперед.
«На-валь-ный». Люди аплодируют, поднимают букеты. Толпа превращается в огромную клумбу. «На-валь-ный».
— Не надо кричать, сейчас нас всех повесят, — тихо говорит красивая девушка с тонким лицом.
14.20, Луговой проезд, 6
Два поворота направо, обходим квартал, по идее церковь впереди, но отсюда не видно. Встали.
— Как юрист советую вам не кричать, – повторяет девушка, но слышу её только я и её компания.
В компании разговор:
— Хотел ещё Артём прийти, но мы посовещались и решили, что не надо. Меня пугает его состояние.
«Алексей не боялся, и мы не боимся!»- звучит мужской голос. «Алексей не боялся, и мы не боимся!» — поддерживают сотни голосов.
Толпа уплотняется. Некоторые в масках. Люди прячут лица.
Наш рукав встал плотно.
По противоположной стороне дороги люди идут. Но вот пара возвращается.
— Что там?
— Тоже самое — толпа.
14.30. Луговой проезд, 6
Где это? Где-то в Марьино, в паре кварталов от гроба с Навальным, от его матери, иностранных послов, Дунцовой и Надеждина. В какой-то жопе. Но на лицах нет разочарования. Мы – толпа. Мы огромная внушительная толпа, которая кричит, которая дышит, которая есть. Мы – есть. Если бы мы не стояли в этой жопе, мир не узнал бы о нас.
Молодёжь вежливо прет по сугробам параллельно дороге. На проезжей части омон. Разворачивают.
А вот и щеголь, из «нашего» вагона.
Девушка в топе смотрит «Навальный-лайф», прямая трансляция.
— Можно с вами?
— Да, конечно.
— Ройзман прилетел.
— Молодец!
14.40. Луговой проезд, 6
Где это? Это — в центре мира. Здесь сейчас Бог сверлит Землю взглядом. Изучает букашек, что сползлись на сладкий запах свободы. Свободы во всю глотку орать «Не забудем – не простим!». Свободы идти плечом к плечу с нормальными людьми. «Герои не умирают!», — заявляет толпа, — «Он не боялся, и мы не боимся!».
Мы не герои. Поэтому на свободе. Мы все боимся. Но не сегодня. Не здесь. К черту рефлексии! Нас больше чем кажется – с нами Артём и те, кого не пустили с работы и универа, и те, кто и с палочкой не может идти по мокрому льду.
Всё Марьино прильнуло к окнам. И никто ни разу не крикнул: «А ну, потише там!».
14.56. Луговой проезд, 6
Отпевание закончилось. Начали на полчаса позже и вот уже финита.
В очках темно. Солнца больше нет. Солнце везут на кладбище. И мы пошли, раскачиваясь.
Вдоль нас стоят омоновцы и менты. Парочка ментов — он и она – не обращают внимания на шествие. Оба мелкие и распухшие. Он смотрит вдаль, она тянется к нему курносым носом, хочет потереться. Ей бы платье белое.
Вот и цивилизация – иностранный журналист с мохнатым микрофоном вопрошает: Anybody speak English? От толпы отделяется девушка.
«Ю-ля! Ю-ля! Ю-ля!» — скандирует толпа
«Россия-без-Путина! Россия-без-Путина!»
«Путин – убийца! Путин – убийца!»
«Не забудем – не простим!»
— Лена-а-а-а! — кричит какой-то мужчина. «Лена-а-а!» — подхватывают несколько голосов и смеются.
«Нет войне!»
«Даёшь свободные выборы!»
15.16 Вот и церковь
— А мы даже не слышали колоколов — стояли за домами!
— Не-е, звон был хороший — все замолчали и только собака скулила
Двигаемся медленно – под ногами теперь мерзкие лужи. Тротуар на метр сужен металлической оградой, на снежных отвалах каждые пятнадцать шагов «космонавты» — омоновцы в форме, пластиковых латах, с дубинами и шлемами.
«Свободу политзаключенным! Свободу политзаключенным!»
«Россия будет свободной!»
«Герои не умирают!»
Кто-то потерял перчатку. Кто-то гвоздику.
— У Сечина сын…
— У Иванова тоже погиб — в Дубаи.
Скользко, мокро, джинсы воды набрали и прилипли. Как там та пожилая дама с палочкой?
«Мы-здесь-власть!»
«Перемен!»
Борисовские пруды, 8
Пришли. Просторный двор, толпа расползлась. До кладбища 400 метров. Но попасть туда надежды нет. Люди с цветами немного нервничают. Цветы нужно возложить.
— Давайте здесь!
И люди возлагают «здесь». На снежном пригорке крест из двух связанных веток, толстая свеча, и букеты, букеты, букеты.
Скоро стемнеет. Еще раз смотрю на прекрасные лица. Уходить тяжело. Кто-то воткнул красные гвоздики в сугроб, и парень лезет туда же со своим букетом.
— Погодите, — говорю, — мемориал там.- А заодно вытаскиваю гвоздики и несу к «мемориалу». Незнакомый мужчина поддерживает меня под локоть – скользко. Кладу на «мемориальный» сугроб чужие цветы. Миссия выполнена. Можно уходить.
В соседнем дворе несколько женщин на корточках вокруг машины. Под ней пушистая красавица кошка.
— Киса, кисонька, иди сюда, не бойся!
— Да она беременная!
— Иди сюда милая, я тебя в клинику отвезу. У кого-нибудь есть сумка?
И кошка выходит, и позволяет новой хозяйке себя погладить.
Хоть кто-то сегодня спасен.
В метро напротив садятся два красивых мужчины. Брюнет и «бывший брюнет» — кудри с проседью. Везет мне сегодня на кудрявых да на красивых. Платформа. Двери открываются. В вагон влетают трое полицейских – и к брюнету: «Молодой человек, пройдемте!». Секунда и кудрявого выводят через соседнюю дверь. Его спутник кидается вдогонку. Двери закрываются. Оборачиваюсь: на платформе целый отряд «людей в черном». Тут же пишу новость подруге. Пока я ехала, подруга всё узнала. «Андрей Морев, зампред московского Яблока и до 2022 года глава района Якиманка, возвращавшийся с похорон, задержан в метро Марьино по ориентировке (видимо, системе распознавания лиц). Возможно, с ним задержан коллега».
К вечеру Морева отпустили. Меня отпустило через пару дней.
***
По подсчетам проекта «Белый счетчик» на похороны Навального пришли не менее 16.5 тысяч человек. Задержаны – около 50 человек. Двое на моих глазах. Первым был мужчина «из толпы» с табличкой А4 на палке с фотографией Алексея и невинным «текстом».
