Мери, Мериам и Марусенька
Снилось, что Господом велено
в месяц вернуться Нисан,
где паруса корабельные
радуют сердце южан.
Мери, Мериам и Марусенька —
Персией пахнет сирень...
Снилось, что Господом велено
в месяц вернуться Нисан,
где паруса корабельные
радуют сердце южан.
Мери, Мериам и Марусенька —
Персией пахнет сирень...
Принимаю весну, как бальзам
из серебряной ложечки. Там,
где моё начинается море,
прихожу посидеть на песке,
вот кораблик плывёт вдалек
Где трамвай проплывёт до угла,
на Marie-Joseplein детвора:
краснощёкие суслики эти,
до college пешком пять минут,
но трамвай уже тут как тут —
малых сусликов встретил.
Мама, не зови меня сомнамбулой,
проведи рукою по плечу.
пусть во времена китайских дамплингов,
я мантышки белые кручу.
Птицы за окном поют негромко,
нам поют тревожно, акапельно,
в лужах льда нетронутая кромка,
в доме хлам, накопленный бесцельно.
В Middelkerke ветренно и пусто,
ливень бьёт по серой мостовой,
в банке преет кислая капуста,
ангел проплывает над водой.
С воробьём перезимую,
Сатурналии, Йоль,
ветер иву гнёт сухую,
с воробьём перезимую,
распорю повдоль...
Ах, если бы на поезд проездной
или в кармане пара круглых евро,
давно уехала до станции Het Gooi,
к заутрене в Базилике святой,
барашков белых гладить у вертепа.
Посудомойку разбираю,
заплаткой, Господи прости,
я к джинсам стикер пришиваю,
и год прожить не успеваю,
день завершается к пяти.
Видишь в панорамное окно,
свет сквозь непрозрачное руно,
кот хрустит сухариком на кухне,
нет герани, фаленопсис есть,
весь в веснушках, абсолютно весь.
Улыбайся, милая, не тухни.
Говорю негромко по-фламандски:
"Rustig, meisje, лишь бы не было испанки,
душного ковида и чумы".
В минус с тёплым зябликом заляжем
в доме неказистом трёхэтажном,
в двух шагах от адовой зимы.
Сквозь деревушку, в утреннюю хмарь,
как гондола, слепая неотложка
плывёт себе. Немудрено в ноябрь
зонт позабыть на тонкой длинной ножке.