На руинах привычного мира
На руинах привычного мира,
Как на кромке весеннего льда,
Как листочек с мишенью из тира,
А вокруг подступает вода...
И от ярости до безнадёги...
На руинах привычного мира,
Как на кромке весеннего льда,
Как листочек с мишенью из тира,
А вокруг подступает вода...
И от ярости до безнадёги...
Мы навеки с тобой, друг, контужены,
В феврале бесконечном простужены.
При грозе приседаем синхронно,
Бьётся сердце частенько неровно.
Я кричала и билась о стены,
Лицемерной, уверена, лжи.
Донести я хочу сквозь сирены,
Что растут урожаи из ржи.
Сквозь тела, что отравят нам землю...
Я прощалась, прощалась, прощалась...
С той страной, где вся юность прошла.
Где с Высоцким кассета вращалась,
На Заречной шумела весна...
Море людское, Харьков, вокзал.
Город детей своих провожал.
Гром канонады, ярость в глазах,
Мир наш разрушен, планов всех крах.
Задать один вопрос простой - плохой приметой стало.
Район тот всуе поминать, куда не прилетало.
Когда весной сады цветут от края и до края,
В них улица моя плывёт, в сирени утопая.
В детстве с сестрою играли в игру,
Помню её и забыть не смогу.
Были прописаны роли, сюжет,
И изменить их возможности нет...
Сквозь кости старые деревья проросли.
В них растворились жертвы той войны:
Советские, немецкие и, просто, ничьи.
Забыты и заброшены, и век почти мертвы.
Проснешься, от счастья душа замирает,
И разум практичный понять не желает,
Что служит причиной нирваны такой,
Когда накрывает восторг с головой.
За отца, он часами молитвы читал
Над своим остывающим сыном,
За набитый телами Изюмский подвал,
За пожар, что удушливым дымом...
Сменяются сезоны очень быстро,
С той ночи больше дней прошло, чем триста.
И скоро год замкнет свой вечный круг,
А мы из ночи той не вырвемся, мой друг...