Я иду к тебе
Я зарылась лицом в его ещё живые волосы. Вобрать в себя запах - втянуть носом поглубже, и больше не дышать. Никогда. Но не дышать невозможно. Может… лучше запомнить его на ощупь. Только не руками. Кожей. Я легла рядом. Прижалась крепче.
Большинство наших произведений были озвучены Верой Арболь и доступны в аудио формате. Мы благодарны ей за потраченные время, усилия и мастерство!
Я зарылась лицом в его ещё живые волосы. Вобрать в себя запах - втянуть носом поглубже, и больше не дышать. Никогда. Но не дышать невозможно. Может… лучше запомнить его на ощупь. Только не руками. Кожей. Я легла рядом. Прижалась крепче.
Тревожным знаком нашего времени стала непримиримость взглядов — даже между самыми близкими друзьями и родными. И люди либо обходят острые темы стороной, либо вовсе прекращают общение.
Мы наблюдали это сначала на фоне войны в Украине, затем — в спорах между сторонниками и противниками Трампа...
Я всегда обращаю внимание на числа и цифры, их земное отражение. Моё любимое число - семь. Семерка похожа на испанского кабальеро - шляпа и руки в боки. Меня злит, когда ее пишут без палочки посередине - это неуважение. Кабальеро такого не терпят. Мне так нравится семерка, что добавляю ее везде, где могу.
Отец начал работать технологом на автомобильном заводе ЗИС в 1938 году. К 1941 году он был уже ведущим технологом по механической обработке. Когда началась война, он хотел пойти добровольцем, но ему отказали. Кто-то ведь должен делать танки, снаряды и грузовики для фронта. В конце 1941 года, к осени, когда немцы уже подходили к Москве, завод эвакуировали в Челябинск, на Урал. Отец уехал с заводом.
Телефон гулко вибрирует. Ввожу пароль со второй попытки и читаю «Рейс опять задержали. Если ещё раз, то он не успеет на стыковочный. Что делать?».
Рядом ритмично щёлкает клавиатура, надрывается телефон, кто-то нервно переговаривается, кто-то громко шуршит бумагой. Коллега Аля покрасневшими глазами смотрит в монитор.
В последнее время мозг чаще закипает от зла и лжи. Когда-то Марк Шагал сказал: "Когда мне становится грустно, я начинаю рисовать счастье". Вот и нам захотелось написать о чем-нибудь добром и бескорыстном – в противовес гадкому и лживому. Долго искать не пришлось – относительно недавно нас пригласили в группу волонтёров, которые переписываются с российскими политзаключёнными (ПЗК).
Простите, и я сейчас серьезно. Когда это все началось (я имею в виду Сраную Войну Окурка), у меня была в работе отличная книга. Умная, глубокая, статьи прекрасного и уважаемого литературоведа - просто мечта корректора: читаешь книгу, которую сам бы купил не глядя, а тебе потом еще и денег за это дадут. Я ее так и не смогла докорректировать.
Звонит родственник из Израиля.
— Слушай, у вас там, в Лос-Анджелесе, сейчас проходит выставка-экспозиция о трагедии 7 октября на музыкальном фестивале Nova. На ней волонтёрит один мой хороший сосед, Натан. Он давно мечтал посмотреть Сан-Диего, о котором я ему прожужжал все уши. У него там будет пара свободных дней. Примешь? Покажешь?
Об этот камень, или, точнее сказать плитку, я споткнулась не раз. В первый раз это было в отпуске на озере Комо, на ровном месте. Заглядевшись на горы за озером, вкрапленные в них виллы, канапе-кораблики, мирно ожидающие своего часа, не особо смотришь под ноги. Раз блеснуло, два блеснуло под ногами, присмотрелась, плитка из желтой меди, гладко впаянная в асфальт.
Клуб интернациональной дружбы, КИД, во времена позднего Союза был модной темой среди подростков. Мы писали письма детям стран соцлагеря и получали от них ответы, в которых кроме обязательных слов про Ленина, комсомол и бла-бла-бла, можно было узнать интересное - какую музыку у них слушают и какие шмотки носят. Меня взяли в КИД из-за красивого почерка и грамотности.
Привет, ты как?
…мой золотой-необыкновенный, я так тебя люблю, так переживаю, когда мы далеко друг от друга, терзаю телефон, читая твои сообщения в сотый раз, разглядываю фотографии, увеличиваю-уменьшаю, ищу то, что раньше могла не заметить, когда мы уже встретимся, жду-не-дождусь…
Я хочу, чтобы закончилась война.
Я иду на улицу, со мной идут друзья и коллеги, со мной идут тысячи людей. Я выхожу из дома с водой и пауэрбэнком, я кричу во все горло, я гуляю по Москве, я рисую цветные плакаты, я бегу от ОМОНа, я сижу в автозаке, я сижу на суде, я сижу в тюрьме.