Большинство наших произведений были озвучены Верой Арболь и доступны в аудио формате. Мы благодарны ей за потраченные время, усилия и мастерство!
В последнее время мозг чаще закипает от зла и лжи. Когда-то Марк Шагал сказал: "Когда мне становится грустно, я начинаю рисовать счастье". Вот и нам захотелось написать о чем-нибудь добром и бескорыстном – в противовес гадкому и лживому. Долго искать не пришлось – относительно недавно нас пригласили в группу волонтёров, которые переписываются с российскими политзаключёнными (ПЗК).
Простите, и я сейчас серьезно. Когда это все началось (я имею в виду Сраную Войну Окурка), у меня была в работе отличная книга. Умная, глубокая, статьи прекрасного и уважаемого литературоведа - просто мечта корректора: читаешь книгу, которую сам бы купил не глядя, а тебе потом еще и денег за это дадут. Я ее так и не смогла докорректировать.
Звонит родственник из Израиля.
— Слушай, у вас там, в Лос-Анджелесе, сейчас проходит выставка-экспозиция о трагедии 7 октября на музыкальном фестивале Nova. На ней волонтёрит один мой хороший сосед, Натан. Он давно мечтал посмотреть Сан-Диего, о котором я ему прожужжал все уши. У него там будет пара свободных дней. Примешь? Покажешь?
Об этот камень, или, точнее сказать плитку, я споткнулась не раз. В первый раз это было в отпуске на озере Комо, на ровном месте. Заглядевшись на горы за озером, вкрапленные в них виллы, канапе-кораблики, мирно ожидающие своего часа, не особо смотришь под ноги. Раз блеснуло, два блеснуло под ногами, присмотрелась, плитка из желтой меди, гладко впаянная в асфальт.
Клуб интернациональной дружбы, КИД, во времена позднего Союза был модной темой среди подростков. Мы писали письма детям стран соцлагеря и получали от них ответы, в которых кроме обязательных слов про Ленина, комсомол и бла-бла-бла, можно было узнать интересное - какую музыку у них слушают и какие шмотки носят. Меня взяли в КИД из-за красивого почерка и грамотности.
Привет, ты как?
…мой золотой-необыкновенный, я так тебя люблю, так переживаю, когда мы далеко друг от друга, терзаю телефон, читая твои сообщения в сотый раз, разглядываю фотографии, увеличиваю-уменьшаю, ищу то, что раньше могла не заметить, когда мы уже встретимся, жду-не-дождусь…
Я хочу, чтобы закончилась война.
Я иду на улицу, со мной идут друзья и коллеги, со мной идут тысячи людей. Я выхожу из дома с водой и пауэрбэнком, я кричу во все горло, я гуляю по Москве, я рисую цветные плакаты, я бегу от ОМОНа, я сижу в автозаке, я сижу на суде, я сижу в тюрьме.
Лодку одолжил Петр. Стемнело. В отдалении слышались удары, отдавались спазмами в животе – сердце стучит по-другому. Бу-бум, бу-бум, бу-бум. Небо слева затянуло темно-красным, густым и вязким, и сквозь это месиво пытался пробиться – пока не получалось – жаркий, смертоносный огонь.
Уехать или остаться? Любое решение неправильное. Уехать – оставить близких, друзей, воюющих и выживающих. Остаться – подвергнуть смертельной опасности тех, за кого несешь ответственность.
Магазины не работают, вода и электричество с перебоями, прилёты в дома по соседству.
Январь 2019. Ну какая поездка в Израиль обходится без посещения Котеля, Стены Плача, единственно уцелевшего осколка иерусалимского храма, обиталища Божественного присутствия. И хоть давно всем известен старый анекдот «сколько лет хожу, прошу о чём-то, - а как со стенкой разговариваю!», но вот поди ж ты, в любой день полно туристов, солдат, паломников и просто любопытствующих.
В синагоге одного Южно-Калифорнийского города появился один незнакомец. Во время вечерней молитвы он казался самым обычным прихожанином и чувствовал себя совершенно в своей тарелке. В нужных местах вставал и садился, в нужных местах отвечал кантору, бойко читал ивритский молитвенник, легко находил нужную страницу не дожидаясь подсказки раввина, - да и выглядел он, как и должен выглядеть ортодоксальный еврей - белые кисточки цицит из-под пиджака, белая рубашка, чёрная как смоль борода, чёрная шляпа, чёрный цвет кожи…
Международный день памяти жертв Холокоста (International Holocaust Remembrance Day). В Израиле его отмечают 27-го Нисана, в апреле-мае. И каждый раз, когда я думаю о Катастрофе, я вспоминаю историю, рассказанную мне моей мамой.
Мне было лет 12. Часов девять вечера. Папа был в командировке.