Середина восьмидесятых. Московская школа номер 75. Маленькая переменка. Возле кабинета химии стоят два пятнадцатилетних подростка. Решают важную жизненную проблему: спуститься во двор и выкурить по — третьей сигарете или потоптаться на месте ещё пару минут и потом войти в класс. Один из подростков — это я. Наши размышления прерваны появлением парня младшего нас на год. Мы ему “покровительствуем “. Возрастная иерархия придумана не нами и она чётко соблюдается. В школе — год разницы это очень много. Мы доброжелательно-снисходительно смотрим на него. Говорит:
— Есть проблема. Надо разобраться.
— С кем? Как зовут? — Сергей.
Нам немного лень, но статус “покровителей” обязывает к действию. Спускаемся на два этажа. Видим: стоит худой парень с немного взлохмаченными тёмными волосами. Взгляд колючий но не агрессивный. Чувствую: он слегка напряжён, но не боится. А с кем тут вообще разбираться ? Ну да ладно, раз уж пришли.
— В чём проблема, чувак?
— Ни в чём,- отвечает спокойно, глядя в глаза.
Я интуитивно понимаю: он не уйдёт, он здесь будет стоять столько сколько сочтёт нужным. Уходить придётся нам. Не то, чтобы я боюсь, но глядя ему в глаза, вижу, он уверен в своей правоте и готов за неё постоять. Пожалуй лучше не связываться. Поворачиваемся и молча уходим. В голове мелькает мысль: “Какой странный парень!” Такой была моя первая встреча с Серёгой.
А потом — пробел. Время от времени я пересекаюсь с ним на лестнице школы, встречаю его у дверей спортзала.
Он не курит с нами за школой, не играет в футбол ластиком во время переменок. Много лет спустя он мне расскажет, что после уроков он сразу мчался домой. И я уже сам догадаюсь, что самое важное и интересное в его жизни происходило за пределами школы.
Суббота. Школьный актовый зал. Здесь идёт спектакль, а точнее маленькие выступления, типа исполнение какого-нибудь заезженного хита под гитару на трёх аккордах. Для всех нас этот короткий и немного скучноватый концерт совсем не событие. Вовсе нет. Все ждут только одного — дискотеку! Всё что происходит перед ней, это как маленькая закуска перед роскошным ужином. Мы в нетерпении. Объявляется последний номер. На тёмной сцене подвешена на железной планке белая простыня. За простыней, освещённой настольной лампой, появляется силуэт. Мысленно отмечаю: “А ты подрос, Серёга Бодров!” Слышится голос (не совсем бас но уже и не детский): ”Мистер Твистер”… Каждый, сидящий в зале, знает хотя бы несколько строк из этого стихотворения. Поэтому, в принципе, ничего нового. Удивить нас нечем. Сергей начинает читать по ролям, жестикулирует и вертит туда-сюда головой. В зале абсолютно-недоумённая тишина. Я внутренне напрягаюсь: Серёга, это провал. Кажется прошли годы. Вдруг сзади меня раздаётся нечто похожее на утиное кряканье, через секунду, ещё одно . А потом-цепная реакция. Да это не кряканье-это подростковый смех. Через минуту Серёге приходится несколько раз останавливать своё чтение из- за топота ног по полу и хохота сидящих в зале двухсот человек. Рассмешить пятнадцатилетнего подростка не так уж легко, особенно со сцены. А несколько десятков! Как это у него получилось? Точно подобранная интонация, хорошо выдержанные паузы, почти безупречно-смешная жестикуляция? Или что-то другое? А зал ликовал, благодаря артиста за десять минут полного кайфа!
А потом-опять пробел в несколько месяцев. Я с друзьями из школы отдыхаю в летне-трудовом лагере где-то под Москвой. Серёги с нами нет, но однажды он приезжает на полтора дня. И мы впервые начинаем общаться. Я выучил два аккорда на гитаре и считаю себя крутым музыкантом. Серёга интересуется: а здесь, что за аккорд, а как он называется? Мне лестно его искреннее внимание и я с видом метра, начинаю объяснять какие-то простые вещи. Он внимательно слушает, задаёт дельные вопросы, буквально впитывая в себя информацию. Я вдруг понимаю: ему интересны люди, и что они рассказывают. Позже я буду неоднократно удивляться этой его особенности.
Вот, пожалуй, и все мои встречи с Бодровым в школьные годы.
Через пару лет мы начинаем общаться регулярно. В то время я дружу с одной девушкой, его одноклассницей. Ничего романтичного — просто девушка-друг. Мы проводим вечера у меня на кухне, пьём турецкий кофе, курим . Однажды, без предупреждения, она приводит Бодрова. Я вижу высокого, широкоплечего парня. С порога он начинает мне что-то говорить своим уютным, громким басом. Квартира, буквально за полминуты наполняется какой-то безумной, положительной энергией. У меня ощущение, что мы дружим уже десять лет. О чём мы тогда говорили, сколько времени он провёл в тот вечер у меня в квартире, я, конечно, не помню. Знаю только, что с этого вечера мы начинаем видеться два-три раза в неделю. Как правило, он приходит ко мне и мы общаемся у меня на кухне. Либо он куда-то меня тащит за собой, в город. Но об этом позже. Тут я хочу сказать об одной вещи, о которой может не догадываться человек, который видел фильмы с Серёгой или читал интервью с ним. В этих интервью Бодров всегда очень серьёзный, вдумчиво рассказывающий о важных для него вещах. С людьми, которые знали его близко, он был совсем другим. Это был весёлый и невероятно остроумный человек. Причём, юмор его проявлялся и в историях, которые он рассказывал, (тут как бы понятно — ”домашние заготовки «). Но чаще всего этот юмор был ситуационным, мгновенным. Серёга хорошо чувствовал людей, и даже не их слабости, но скорее их странности. И он это очень хорошо обыгрывал. Его шутки никогда не были злыми и обидными, но это было всегда стопроцентным попаданием в цель. Я не обижался, когда этой целью был я. Ведь это было сделано всегда по-доброму, с любовью. Иногда Серёга говорил всего лишь одну фразу и я уже заранее знал: вот-вот, сейчас начнётся. И начиналось! Слушать его шутки было настоящим тяжёлым физическим испытанием. Я задыхался от смеха, я больше не мог говорить, я медленно сползал со стула на пол, и уже сидя на полу, пытался перевести дух. Но Серёга был беспощаден! Он не останавливался. После таких сеансов юморного беспредела, и после того, как Серёга уходил, я чувствовал себя опустошенным, смертельно уставшим. И тем не менее, мне хотелось чтобы он как можно скорее вернулся. Через два дня он приходил снова, и нескончаемая пытка хохотом повторялась снова и снова.
Иногда Серёга вытаскивал меня погулять или назначал по телефону встречи в городе.
Я сижу в кафе “Снежинка” ( в простонародье “Сугроб”) — месте встречи студентов-троечников, прогуливающих занятия и местной шпаны . Напротив меня — два качка-авторитета нашего района. Мечта любого “ботаника” — поговорить за жизнь с парнями, которые проводят всё своё время в подвалах, качая мускулы, а в оставшиеся от “работы «время ходят на разборки с такими же как они парнями, только из другого района. Так вот, я смотрю влюблёнными глазами на своих новых друзей, и мне кажется, что я добился их благосклонности. Вдруг слышу: “Данилыч, ты здесь?!” Не нужно поворачивать голову, чтобы понять, кто это. Серёга с шумом плюхается на соседний стул. Ни слова приветствия качкам-авторитетам, ни даже взгляда в их сторону. И тут начинается самое интересное (стрёмное). Бодров, обращаясь исключительно ко мне, начинает высмеивать само движение — явление той поры: качалки, широкие штаны, разборки. В общем, всё то, чем эти парни так гордились, что являлось смыслом их жизни. Мне одновременно смешно и страшно. Серёга, что ты делаешь, остановись! А Серёга продолжает рассказывать им про них, так, в слегка отвлечённой форме. Это всё равно, что рассказать человеку анекдот про дурака, и в этом дураке человек узнаёт себя! Но сделать он ничего не может — ведь это всего лишь анекдот! Бодров замолкает. После тридцати секунд молчания я поднимаю глаза. Они смотрят на нас с изумлением, слегка улыбаясь. Поняли они, что Бодров просто стебался над ними? Скорее всего, да. Почему никак не среагировали? У меня лишь одна догадка: они были настолько удивлены, что просто не знали, как себя вести. Да ведь и придраться по большому счёту было не к чему! Они просто встали, пожали нам руки и молча ушли.
Мы никогда не обсуждали с Бодровым подобного рода истории. Я чувствовал, что ему это было не очень интересно. Он просто забывал о них и шёл дальше.
Каждый раз, когда мы с ним куда-то выбирались, меня не покидало чувство лёгкой тревоги. Он как бы переносил меня из зоны привычного мне комфорта (пиво-футбол-пиво) в непростые жизненные ситуации, которые создавал сам на моих глазах. Бодров как бы придумывал сценарии, вовлекая меня в них. Он постоянно окружал себя людьми, которые становились либо участниками этих сценариев, либо просто наблюдали за происходящим. В такие минуты я испытывал смесь чувства опасности и возбуждения. Никогда не знаешь, как та или иная история закончится. Выражаясь образно: вот ты лежишь на пляже, на тёплом песочке, слушаешь успокаивающий шум волн, ещё чуть-чуть и заснёшь. И вдруг! Ливень, шторм. Ты оказываешься на корабле с пробитым днищем, вёдрами пытаешься вычерпать воду с палубы, и откуда то спереди корабля слышишь голос: “Старик, всё нормально!” И действительно, через минуту ты опять лежишь на тёплом песочке, сушишь одежду, смотришь на солнышко и думаешь: “А как я только-что не утонул?” Вот также и с этими историями, в которые вовлекал меня Серёга. В ситуациях, когда можно было пройти мимо, не ответить незнакомому человеку или просто не повернуть головы, Серёга делал всё в точности наоборот. Но как ни странно, такие ситуации заканчивались для нас, как правило, без проблем.
Но бывало и другое. Иногда мы просто сидели у меня на кухне, пили кофе и лениво перекидывались короткими фразами, или просто молчали. В минуты таких эмоциональных штилей с Серёгой было очень уютно и как-то необычайно спокойно. Как будто он нуждался в коротком отдыхе после нескончаемых гонок с ”препятствиями”(которые сам создавал) по городу. Вот в один из таких ”спокойных” вечеров в кухню медленно входит моя бабушка. Фраза за фразой, между ними завязывается разговор. Я с лёгкой тревогой слежу за развитием событий: о чём могут говорить два человека с разницей в возрасте в шестьдесят лет и видящие друг друга в первый раз? О горах, об экспедициях, о рудниках. Моя бабушка-геолог. На кухонном столе появляются карты гор, рудников, минералов. Она водит по ним слегка дрожащим, указательным пальцем и рассказывает, рассказывает. Серёга, слегка наклонившись вперёд, внимательно слушает её, время от времени задаёт вопросы.
Я с лёгкой завистью про себя отмечаю: “А она мне это никогда не рассказывала!” А тут приходит Серёга, и вот, пожалуйста! Да, Бодров любил людей, ему были интересны их жизни. Позже он мне рассказывал, как однажды, когда он стал уже известным актером, к нему пришли два кавказских криминальных авторитета. Они просто хотели рассказать о своей жизни, именно Бодрову. Это было для них почему-то важно. Они знали: он никогда никому не назовёт их имён и не расскажет их историю. И Серёга выслушал их. Мне кажется, что всё услышанное им, Бодров складывал в какую-то свою внутреннюю копилку и потом, на какое-то время забывал об этом. Но проходило время, и он создавал образы, основанные на услышанном, для своих сценариев, для своих фильмов.
Следующая наша встреча происходит во Франции. Серёга приезжает в Канны с фильмом “Кавказский пленник “. После приезжает ко мне на несколько дней в Нант. Мы гуляем по городу и Бодров обращает моё внимание на какие-то особенные дома или интересные улицы. Серёга в Нанте в первый раз, но он открывает мне заново город, в котором я живу уже несколько лет. По вечерам мы, как раньше, в Москве, сидим в моей нантовской кухне. Он играет с моим двухлетним братом (тоже, кстати Серёжа) и делает то, что умеет лучше всего: слушает и рассказывает. Некоторые миниатюрные истории и придуманные им образы, я увижу позже в фильмах Балабанова.
На выходные мы вместе с моими родителями ездим на океан, смотрим на замки Луары и на средневековые крепости. Я открываю для себя Бодрова-искусствоведа (он закончил исторический факультет МГУ). Удивляет даже не то, что он знает все даты, имена и термины. Он не пересказывает когда-то прочитанное им, а описывает всё своим языком.
Слушать это также интересно, как и его байки, которые я так когда-то любил слушать в Москве.
Хочу рассказать ещё об одном. Мне всегда казалось, что Серёге сильно везло в жизни. Случайно получил одну из главных ролей в своём первом фильме. Да конечно, отец-режиссёр, но брать-то Серёгу в “Кавказский пленник” он поначалу совершенно не хотел. Потом программа “Взгляд”, встреча с Балабановым. У персонажа Данилы Багрова сумасшедший успех.
Однажды вечером я возвращаюсь с работы в свою квартиру. Вижу — сидит Серёга, бледный как смерть и что-то мямлит моим родителям. Оказывается: пошёл гулять, приходит домой, бумажника нет! А в бумажнике: кредитная карта, паспорт, билет в Москву, приличная сумма денег. В общем, попал ты, Серёга! Через десять минут раздаётся телефонный звонок, пожилой женский голос спрашивает: “Monsieur Levitski?” Какая-то старушка, живущая неподалёку, нашла Серёгин бумажник, а в нём, записанные им от руки, моя фамилия и мой телефонный номер! Серёга срывается с места, бегом за цветами и к старушке. Она его поит чаем, он рассказывает ей весёлые истории. В общем, всё как обычно! Да, мне всегда казалось, что Бодрову везло…
Через пару лет Серёга снова приезжает во Францию. Он снимается у режиссёра Варнье в фильме “Восток — Запад”. В картине будет играть Катерин Денев (к вопросу о везении). Серёга по телефону возбуждённо кричит: “Приезжай! Продюсеры всё оплачивают! Билет на поезд, гостиницу и даже, представляешь, еду! “Аргументы конечно, серьёзные. Две секунды сомнений и решено: еду в Париж. На вокзале Монпарнас меня встречает ассистентка режиссера. В машине девушка подробно расспрашивает меня а Серёге, о школе, его друзьях. Видно, она о нём мало что знает и он ей очень интересен как актёр, с которым придётся работать, как человек из другой страны, другой культуры. Двадцать минут спустя съемочная площадка. Бодров меня видит сразу: ”Как добрался Данилыч?” Напрягаюсь: как бы постоять в уголке, не привлекая к себе внимания. Но у Серёги другое мнение! Вокруг него суетятся гримёры, костюмерши, а он: “Сейчас закончу, пойдём гулять, Париж наш!” Мои страхи неоправданны. Никто не обращает на меня никакого внимания. И действительно, а что тут такого? Русский актёр вызвал из другого города своего друга и щебечет с ним на своём языке. Серёга чувствует себя уверенно, впрочем, как всегда, в любой ситуации, в любом месте, с любыми людьми. Ещё одна его особенность: он был не то чтобы самоуверенный человек, он был просто уверен в себе. Мне кажется, это немного разные вещи.
А потом…Бодров водит меня по Парижу (как когда-то по Нанту), показывает, рассказывает, объясняет. Улицы, площади, дома. Километры, пройденные быстрым шагом по парижской мостовой. Кажется, он запоминает всё: запахи, голоса людей, формы зданий. После ужина и короткого отдыха в гостинице, Серёга опять меня тащит гулять по городу. Пятнадцать минут спустя мы оказываемся на улице Сан-Дени. Есть такая улица в центре Парижа: девушки в коротких юбках и в высоких сапогах, запах марихуаны, и на каждом углу группы молодых людей, которые смотрят подозрительно, не по-доброму. Ох, как не по-доброму! Улица небольшая, мы ходим туда-сюда и проходя в пятый раз мимо одной из групп, слышим:
— А чего это вы здесь всё время ходите? — Я внутренне напрягаюсь: кажется, их четверо. Бодров оборачивается:
— Что ты сказал? — Ощущение, что всё это я уже когда-то видел. Серёга, что ты делаешь? Остановись! Поздно. Бодров делает два шага вперёд (или назад, я уже запутался). Слово за словом, завязывается тяжёлый разговор, в котором каждая следующая фраза отдаляет обе стороны от мирного разрешения конфликта. Через минуту их уже восемь. Всё происходит очень быстро, у меня нет даже времени испугаться. Я просто беспомощно наблюдаю за развитием событий. Вдруг:
— А знаете, мы сейчас сходим за нашими друзьями, они здесь, неподалёку, и тогда поговорим -эта Серёгина фраза вряд ли чем-то нам поможет, но почему бы и нет?. Именно с этого момента накал спадает.
Парни что-то говорят друг другу по-арабски, продолжают смотреть на нас но уже не так агрессивно. Они нас спрашивают, откуда мы, что мы делаем в Париже. А потом мы просто уходим, не слыша никаких угроз или оскорблений нам вслед. Что это было: какая-то недоступная моему пониманию крутизна или полное отсутствие чувства опасности? Абсолютно спонтанная реакция Бодрова или точный, холодный расчёт, что можно говорить, а что нет? Я по опыту знаю, расспрашивать Серёгу о произошедшем не имеет никакого смысла. Он уже всё это просто забыл. Потом я понял, что нам дали уйти не потому, что нас испугались или поверили обещаниям Серёги. Они также, как когда-то качки- авторитеты в московском кафе, просто удивились. Что-то пошло не так и они не были к этому готовы.
На следующий день, за час до отхода моего поезда, мы спокойно разговариваем на террасе кафе неподалёку от вокзала Монпарнас. Серёга опускает глаза и озабоченно смотрит на мои ботинки: ”Пошли!” Один магазин, второй… У меня тактика простая : побыстрее и подешевле. Но Бодров, кажется, так не думает. Через сорок минут мы бежим на вокзал. У меня в руках картонная коробка с подаренными Серёгой ботинками. Мне кажется, что он рад гораздо больше меня! Почему я об этом пишу? Тут дело конечно не в этих чёртовых ботинках. Серёга хорошо зарабатывал и сделать этот подарок другу для него было совсем несложно. Он просто дарил окружающим его людям, всё, что у него было: время, внимание. Для него было очень важно выслушать человека, сказать своё мнение, дать совет. Он хотел и умел заботиться о людях, которые были ему дороги.
Через полтора года я снова приезжаю в Париж. На этот раз со своей группой, с которой у меня несколько концертов. Я останавливаюсь у своего французского друга. По ночам мы слушаем музыку, смотрим фильмы или просто разговариваем. Однажды вечером, после концерта, я захожу к нему в квартиру и вижу на столе газету. На первой странице большая фотография Бодрова. Я машинально начинаю читать текст. Мой друг уже всё знает. У него просто не хватило мужества сказать мне о том, что случилось.
Я ношу свою боль по маленьким улочкам, уже ставшего мне родным Нанта. Я топлю его в литрах выпитого пива, у себя в квартире. Перед тем как упасть на кровать, я ставлю кассету с “Кавказским пленником” — фильм, который уже очень давно, я знаю наизусть. Я не хочу звонить нашим общим друзьям в Москву. Зачем? Чтобы свою боль прибавить к их боли? Я знаю, она утихнет, пройдёт. Был опыт. И однажды боль отпускает меня. Остаётся, конечно, память. А она у меня, к счастью, хорошая.
Хотел написать ещё об одном. Сейчас многие люди растаскивают на цитаты фильмы с Бодровым, вырывают из контекста фразы из его интервью. Кричат: ”Сила в правде!” Есть одна маленькая деталь. Эти люди не знали Серёгу, а я знал. Я задал себе один очень важный о Бодрове вопрос в феврале двадцать второго года. Быстро на него ответил и успокоился…
Да, кстати о памяти. Я помню о Серёге очень многое, почти всё, что меня с ним связывало. Я помню его шутки, его голос, истории, которые он мне рассказывал. Но чаще всего (может потому, что для меня это самое важное) я вспоминаю тот вечер в своей московской кухне. Бодров, бабушка. Их первая встреча. Она рассказывает ему о своей юности, водит по геологической карте рукой. Бодров внимательно слушает, время от времени поддакивает своим уютным басом. А я? А я сижу рядом, смотрю на них, слушаю. Я спокоен и счастлив…
