Шесть тысяч лет идёт война,
Угодная задиристым народам,
А Бог теряет время зря,
Творя то звёзды, то природу.
Советы он дает с небес
От лилий чистых, звёзд блестящих,
Но их не слышит мракобес,
От страха, словно лист, дрожащий.
Баталий бойни, гром побед –
Вот наша вечная любовь.
Под барабанный стук сердец
Вести шеренги на убой.
Химеры славы в колеснице
Триумф встречают во весь рост,
А под колесами возницы
Тела детей и матерей погост.
Там счастьем названа жестокость
Когда кричат: «Вперёд, умри!»
Трубит горнист приказ, но тут же
Он захлебнётся от слюны.
Сверкает сталь, дымят окопы,
В безумии бледнеет взгляд.
Душа темнеет тихой злобой,
Из пушки выстрелив снаряд.
И это все для высшей власти,
Что вас, едва похоронив,
Проявит мнимое участие,
Пока ваш труп еще не сгнил.
В ложбине, где осталось тело,
Кружат орлы, шакалы рыщут.
И нет ужаснее удела,
Чем плоти стать для зверя пищей.
Народ терпеть никак не может
Соседа, рядом что живет,
И каждый день покой тревожит
Гневливой дурью достаёт.
Вот это – русский! Режь, коли!
Хорват, пали в него, пали!
Так им и надо! Чтоб не смели
Рядиться в белые шинели!
А этого я кокну быстро.
И сердце млеет на бегу,
Ведь он преступник — смел родиться
На правом рейнском берегу.
За Росбах и за Ватерлоо!
Кровавой местью упоён,
И меркнет разум, глохнет слово,
Когда во мраке бой идёт.
Не лучше-ль выпить у фонтана?
Молитву Богу вознести,
Любить, мечтать в тени каштана?
Нет, брата им милей убить.
И режут яростно друг друга,
В горах, в долинах, в руслах рек.
Стон ужаса гудит в округе –
Что может сделать человек.
Какой рассвет сейчас в долине!
Я восхищен, но не пойму,
Как можно люто ненавидеть
И слушать соловья в лесу.
Виктор Гюго. Из сборника «Песни улиц и лесов» 1865 г. Перевод Натальи Е-К
***
Depuis six mille ans la guerre
Plait aux peuples querelleurs,
Et Dieu perd son temps à faire
Les étoiles et les fleurs.
Les conseils du ciel immense,
Du lys pur, du nid doré,
N’ôtent aucune démence
Du coeur de l’homme effaré.
Les carnages, les victoires,
Voilà notre grand amour;
Et les multitudes noires
Ont pour grelot le tambour.
La gloire, sous ses chimères
Et sous ses chars triomphants,
Met toutes les pauvres mères
Et tous les petits enfants.
Notre bonheur est farouche;
C’est de dire : Allons! mourons!
Et c’est d’avoir à la bouche
La salive des clairons.
L’acier luit, les bivouacs fument;
Pâles, nous nous déchaînons;
Les sombres âmes s’allument
Aux lumières des canons.
Et cela pour des altesses
Qui, vous à peine enterrés,
Se feront des politesses
Pendant que vous pourrirez,
Et que, dans le champ funeste,
Les chacals et les oiseaux,
Hideux, iront voir s’il reste
De la chair après vos os!
Aucun peuple ne tolère
Qu’un autre vive à côté;
Et l’on souffle la colère
Dans notre imbécillité.
C’est un Russe ! Egorge, assomme.
Un Croate ! Feu roulant.
C’est juste. Pourquoi cet homme
Avait-il un habit blanc?
Celui-ci, je le supprime
Et m’en vais, le coeur serein,
Puisqu’il a commis le crime
De naître à droite du Rhin.
Rosbach! Waterloo! Vengeance!
L’homme, ivre d’un affreux bruit,
N’a plus d’autre intelligence
Que le massacre et la nuit.
On pourrait boire aux fontaines,
Prier dans l’ombre à genoux,
Aimer, songer sous les chênes;
Tuer son frère est plus doux.
On se hache, on se harponne,
On court par monts et par vaux;
L’épouvante se cramponne
Du poing aux crins des chevaux.
Et l’aube est là sur la plaine!
Oh ! j’admire, en vérité,
Qu’on puisse avoir de la haine
Quand l’alouette a chanté.
Victor Huge [1865]
Из сборника “Les Chansons des rues et des bois”.
