Три поездки в Израиль

Январь 2019. Ну какая поездка в Израиль обходится без посещения Котеля, Стены Плача, единственно уцелевшего осколка иерусалимского храма, обиталища Божественного присутствия. И хоть давно всем известен старый анекдот «сколько лет хожу, прошу о чём-то, — а как со стенкой разговариваю!», но вот поди ж ты, в любой день полно туристов, солдат, паломников и просто любопытствующих. Подходят, трогают древние камни, кто любовно, кто опасливо, молятся, запихивают записочки в расселины, докучают небесам мелкими просьбами. Ну и крупными тоже. Я на всякий случай наглухо застёгиваю молнию на куртке, суеверно прячу любимую майку с надписью «меня интересуют только мыши», — а ну как её там, наверху примут всерьёз. На обратном пути седобородый старец в чёрной шляпе несколько шагов пятится назад, отходя от Стены, дабы не поворачиваться спиной к святому месту. Увидев это, добродушный российский турист в лыжной шапочке разворачивается кругом и бодро марширует задом наперёд.

 — Серёга, ты чо, еврей? — обалдело спрашивает его спутница.

 — Да я просто понял, как быть евреем, — благостно улыбаясь, говорит Серёга. — Это легко. Задний ход врубил, и по газам! Всего и делов.

 — Можешь поворачиваться, — говорю ему и тоже улыбаюсь, ведь невозможно не заразиться его жизнерадостностью.

 — Ты уже порядочно отошёл.

 — Ага, вот только поворотник включу!

Заглядевшись на Серёгу, чуть не спотыкаюсь о лежащие на площади армейские рюкзаки. Неподалёку строятся в две шеренги симпатичные молодые девчонки в военной форме, будут принимать присягу. Им теперь эти стены защищать предстоит. Всего и делов. А ты бредешь дальше по старому городу. Идешь себе узкими улочками, болтаешь о том, о сем с любимым родичем, вдыхаешь ароматы кофе, шашлыка, пряностей, ладана и еще черт знает чего. Дивишься предприимчивости торговца, свалившего на одном прилавке ермолки, кресты, шестиконечные звезды, платки-арафатки, семисвечники, церковные свечи, майки «Люблю Израиль» и «Свободу Палестине» — подходи, налетай, пиши диссертацию об экономических основах мирного сосуществования, раздел «Деньги не пахнут». А куда ни свернешь – в любой подворотне сказки «Тысячи и одной ночи», пласты истории, и самые невообразимые духовные миссии – то армянский монастырь, то исламский университет Аль Кудс, то лоток с пластиковыми игрушками – автоматами Калашникова. Все сеют разумное, доброе, вечное, каждый по-своему. А гам многоголосый стоит, каждый на своем наречии галдит, лоточники товары расхваливают, пытаются слово с тебя взять, что на обратном пути ты точно у них чего-нибудь купишь. Экскурсоводы туристов скликают, монахини спешат, о своем — о девичьем шушукаются — даже некая гармония присутствует в этой какофонии… Пока один солист не вступает, — не то проповедник, не то городской сумасшедший, вдруг принимается надрывно и пронзительно выводить две-три фразы на арабском. Заунывно, ритмично, так и чувствуется мерное, покачивание верблюжьих спин в такт речитатива… Бесконечное, блин, покачивание, — он уже в двадцатый раз свою песнь заводит, и все приближается, и звучит все громче и все надрывнее.

— Да чтоб у тебя на лбу вырос, — с досадой говорит ему оказавшийся рядом носитель великого и могучего, и жестом поясняет анатомию своих пожеланий. Проповедник ошалело смолкает, а я от изумления всплескиваю руками и смахиваю с края лотка большой пластиковый стакан отборной спелой клубники, помытой и без хвостиков. Клубничины так и просят, «съешь меня», вернее, только что просили. Стакан летит на мостовую, половина ягод высыпается на древние плиты, отполированные людским потоком за века до округлости морской гальки. Араб-продавец выбегает из недр лавки, наклоняется собрать ягоды и машет мне рукой, мол, не будем устраивать международный скандал, иди себе, человек, дальше. Я двигаюсь вперед, но на всякий случай через пару шагов оборачиваюсь – стакан свежесобранных с мостовой ягод уже водружен на своё законное место. Вот прямо как есть, с пылью веков, немытый. Ягоды опять просят, «съешь меня», но, кажется, на этот раз, подмигивают лукавым ленинским прищуром…

Февраль 2024. И в этот раз не обошлось без посещения Стены Плача, почти сразу по прибытии и отправился. Вроде, недавно совсем был здесь, а как всё изменилось. Площадь перед стеной почти пустая, не слышно многоязыкого гомона туристов и паломников, зато висят на древних стенах новые тексты. Один указывает, где ближайшее укрытие от ракетных обстрелов, другой – текст молитвы за благополучное возвращение заложников, которые томятся в плену у террористов в Газе. Да, есть за что молиться в этой стране: и за заложников, и за солдат, и за жителей юга и севера, и за все более хрупкую и призрачную надежду на мир и благополучие. И арабский рынок, такой оживленный и многолюдный сейчас почти пуст. Редко какой магазинчик открыт, остальные наглухо задраены железными створками. Город, как и вся страна втянул голову в плечи, ждет вестей с фронтов. И меня тянет проехать по фронтовым дорогам, поклониться памяти сотен и сотен расстрелянных, замученных и сожженных жертв 7-го октября. Эх, дороги, пыль да туман… Они много о чём могут рассказать, эти дороги в «приграничных районах Газы», кажется, так по-русски называется Gaza Envelope. О немыслимой по масштабу и жестокости трагедии, произошедшей здесь меньше пяти месяцев назад. О героизме, который выплеснулся в самых неожиданных местах, чтобы, как обычно, покрыть чьи-то просчёты и халатность. И вопросы, вопросы проклятые, ну, почему, почему? Вот, вдоль дороги подряд четыре киббуца расположены, с виду совершенно одинаковых — поля, рощи, крыши, блок-посты на въезде, — и расстояние до забора с Газой одинаковое… Но в два из четырех ворвались отряды террористов и там произошла чудовищная резня, а в двух других — горстки охранников из местных жителей сумели организовать отпор, отбить все атаки и продержаться целый день до подхода армии, и никто на территории этих киббуцев не пострадал. На месте трагедии музыкального фестиваля Нова цветут анемоны, эти красные цветы, которые первыми появляются зимой в Израиле. На поляне, где стояли палатки, и на той, где была танцплощадка. В лесопосадках, где пытались спрятаться молодые, застигнутые врасплох люди. Вдоль дорог, еще недавно забитых расстрелянными машинами. В полях, где творились запредельные зверства. И кажется, будто вся пролитая здесь кровь проросла алым. А когда въезжаешь в приграничный город Сдерот, то поначалу кажется, что он живет обычной жизнью. Оживленное движение на главной улице, универмаги стоят, промзоны, как везде. Если не знать, то и не догадаешься, какой кромешный ужас здесь творился четыре месяца назад, что многие десятки жителей погибли в один день от рук террористов, что 90% жителей до сих пор не вернулись в город, и какая травма должна быть до сих пор в душах у оставшихся. И небольшая стройплощадка в центре кажется совершенно обычной, только флаги на обломках арматуры напоминают, что бульдозер равняет землю на месте полицейского участка, захваченного террористами. Четыре месяца назад там был настоящий бой, с танками и вертолётами, и все отделение полиции полегло, защищая город. А на дороге из города Офаким стоит обычная бензоколонка. При ней чистенькая, уютная кафешка. Вся в вазонах с цветами. Обычная, каких много в любой стране. И не сразу замечаешь небольшой мемориал в углу, в память девушки, которая здесь работала и была убита, просто так, ни за что. А в кибуце Яд Мордехай, который славится своим мёдом, закрыты все магазины и вообще нет жителей. А в кибуце Беери… В общем, когда с базы неподалёку раздаётся редкий, но ощутимо громкий бум артиллерийского выстрела, не вздрагиваешь, а киваешь. Побывав здесь, еще отчётливее понимаешь, что армия обороны Израиля воюет как раз за то, чего требуют бесноватые на площадях европейских городов и американских университетских кампусов: чтобы остановить геноцид. Геноцид, который весь мир мог наблюдать 7-го октября прямо с мобильников террористов. Какая же короткая память оказалась у этого мира. А дорога дальше мчится, пылится, клубится… Каждый дорожный указатель как ножом по сердцу, Реим, Кфар Аза, Бе’эри — так в Германии веяло холодом от указателей на чистенький пригород Мюнхена Дахау и на буковый лесопарк, по-немецки Бухенвальд. И цветы эти алые, каплями, ручьями, озерами разлиты вдоль дорог. Одна сценка простая до сих пор из головы не выходит: временный блокпост недалеко от границы, на краю асфальта, дальше, до границы дорожного покрытия больше нет, только изрытая танками грунтовка. Рядом патрульный армейский джип. Гражданских машин практически не видно. Вдруг подъезжает легковушка, из неё выпрыгивает женщина, вытаскивает громадный пластиковый мешок, не пакет, а именно мешок, я только успеваю разглядеть в нём гору пирожков-бурекас и уйму каких-то кулёчков-свёрточков, и тащит к военным. Разговора я не слышу, но по жестам всё понятно. Женщина готовила сама, от чистого сердца, просит защитников принять и уважить. Солдатик беспомощно разводит руками, машет куда-то влево, мол, там тоже воинская часть есть, но сдаётся под натиском и бережно кладёт мешок в джип. И опять комок к горлу — это ведь не первый день, и не первый месяц войны, а всё несут и несут. Так вот и выглядит «война народная», навязанная Израилю. Война за то, чтобы «больше никогда». Кстати, один из трех военных в джипе был в черной кипе и с длинными пейсами, — ещё один символ единства на безымянном перекрёстке военных дорог… Снег ли, ветер, — Вспомним, друзья! Нам дороги эти позабыть нельзя.

Сентябрь 2024. Когда едешь по Израилю из центра на север, в какой-то момент отношения с навигаторами начинают портиться. Скажем, где-нибудь в районе Хайфы вбиваешь в Waze пункт назначения, который должен быть минутах в десяти от тебя, а тебе говорят, что ехать три с половиной часа. Протираешь глаза, проверяешь адрес, вбиваешь его в Google Maps — тот же результат. Тупо смотришь в телефон и чувствуешь, как мозг входит в состояние когнитивного диссонанса, ибо на всех картах видишь, что ты находишься в Иордании, в аэропорту Аммана. Или, скажем, в Бейруте. Поэтому навигаторами пользоваться невозможно, и приходится вспоминать давно утраченные навыки ориентирования на местности, расспросов «как проехать» и чтения карт. А подавляют сигнал GPS на севере Израиля специально, чтобы сбить с толку всякую беспилотную летающую дрянь, которая может прилететь из Ливана. Такое вот, далеко не самое ужасное, проявление войны. А Средиземное море по-прежнему тёплое и прозрачное, виды с горы Кармель что на море, что на Изреэльскую долину завораживают, как и тысячи лет назад, шашлыки и стейки в элегантных ресторанах и вкусны, и кошерны, современная архитектура восхищает разнообразием форм и решений… И можно бродить, плавать, гурманствовать и радоваться жизни, наплевав на неработающие навигаторы, но забыть о войне трудно. О ней напоминает почти полное отсутствие туристов, и полупустой хайфский порт, и глаза несчастных заложников с царапающих душу плакатов на каждом углу. О них не забывают, да и невозможно забыть в такой маленькой стране, где все всех знают и люди переживают за незнакомцев, как за своих близких. Идет война на юге и пахнет большой войной на севере, но страна пытается, насколько это возможно, жить нормальной жизнью, строить, учиться, торговать, изобретать. Даже влюбляться и играть свадьбы. Кто бывал на еврейских свадьбах, тот не мог не слышать фразу на иврите, начинающуюся словами Од йишома беарей Йехуда (ещё услышат в горах Иудеи). Под неё танцуют на разные мелодии, она входит в молитвы и благословения, к ней привыкли и в слова не вдумываются. Как это было у Маяковского из школьной программы: «слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платья». Но когда в наши дни приезжаешь в Иерусалим на свадьбу, что-то подкатывает к горлу, когда слышишь эти слова, да ещё после того, как с утра брёл по местному лесу и случайно наткнулся на пронзительный памятник Холокосту — товарный вагон немецких железных дорог времён рейха на рельсах, ведущих в никуда. А слова не простые. Их написал пророк Ирмияху (Иеремия) больше двух с половиной тысяч лет тому назад. Он пережил страшную катастрофу, — разрушение и уничтожение еврейского государства, он видел разоренный и опустошенный Иерусалим, и вот среди всего этого ужаса он произнёс: «Ещё услышат в горах Иудеи и в окрестностях Иерусалима голос радости и голос веселья, голос жениха и голос невесты». И что вам сказать, сбылось пророчество. Свидетельствую, ибо я побывал на красивой, весёлой свадьбе, в тех самых окрестностях Иерусалима и горах Иудеи. Побывал и даже удостоился благословить. Сколько пришлось пережить и вынести на своих плечах за этот год мальчишкам и девчонкам, друзьям и родственникам жениха и невесты, а поди ж ты, танцевали и веселились будто и нет никакой войны и будто не рвут душу ежедневные новости. Сбылось пророчество и пусть сбывается дальше. И больше. Несмотря ни на что. Ибо жизнь продолжается.