Я зарылась лицом в его ещё живые волосы. Вобрать в себя запах — втянуть носом поглубже, и больше не дышать. Никогда. Но не дышать невозможно. Может… лучше запомнить его на ощупь. Только не руками. Кожей. Я легла рядом. Прижалась крепче.
Он лежал на боку — удивлённый. Заглянула в лицо. Точёный… Стеариново-бледный. Привет, я пришла. Опоздала, как тогда, в первый раз, в “Сайгон”. После этого шесть месяцев двойной жизни, страшной тайны, его дыхание во мне… Оттягивала как могла разборки в школе и дома. Он говорил: всё разрешится. Теперь тёрлась об него лицом. Когда? как?
Через неделю эта тётка с ярко-красным ртом заверила моих родителей, что следователь закроет дело. Малолетка, частичная дееспособность и всё такое. Заливка, по социальным показаниям… Я смогу закончить школу. У меня жизнь впереди. Заливка — почти заливное. Кулинары! Докторша пишет рецепт, моей жизни. Жизнь впереди. Но всё позади.
После новогодних каникул Гидра замоталась, и не сняла в классе календарь. Каждый день с него глядел на меня золотыми, обреченными глазами щенок прекрасного лабрадора. Из прошлого года. Гидра — сухопарая, старая, далеко — говорила о второй жаберной дуге… онтогенез частично повторяет филогенез… Креветка, рыбка, птичка, мышка. И венец — примат в шелковом лануго…
Я её слушала, он был ещё живой, тыкал крохотными лапками в бока, а я слушала. Ворочался — круглый и горячий.
Вчера, когда всё было сделано и я вернулась домой, он один раз только кикнул пяткой. Мягкой лапкой. А потом притих.
А сегодня, когда его сначала раздавили внутри меня, а потом наконец выдавили наружу, он оказался совсем не таким. Пронесли мимо носа ярко-красную, повисшую ножку. Вчерашнюю тёплую лапку. Судок с горкой багровых ломтей, утопленных в бурой жиже задвинули под оцинкованный стол. По полу чавкает серая, набрякшая тряпка; швабра поршнем ходит туда-сюда. Потом — ещё один внутривенный: на голову надевают мокрую горячую меховую шапку. Докторша глухо говорит медсестре: “Пусть полежит, отдохнёт… отойдёт. У неё жизнь впереди”.
Издалека, из глубины школьно-больничных коридоров, из точки, где пересекаются все параллельные прямые, лает щенок. Заливисто и звонко. Мой доверчивый нежный мальчик? Я иду к тебе.
Бряцает кюретка. Мир смолкает.
Дрожь пробирает с первых строк, воображение дорисовывает страшную реальность, в которую с головой погружает читателя автор. Две смерти, два убийства, война и запрещенная любовь, трагедия возлюбленной, потерявшей любимого, драма школьницы, не ставшей матерью и. И все на одной странице? Браво автору!