Солдаты
Два расплавленных сыра склеятся
Ровно так же, как эти даты.
Мне хотелось ещё надеяться,
Что за мной не придут солдаты.
Большинство наших произведений были озвучены Верой Арболь и доступны в аудио формате. Мы благодарны ей за потраченные время, усилия и мастерство!
Два расплавленных сыра склеятся
Ровно так же, как эти даты.
Мне хотелось ещё надеяться,
Что за мной не придут солдаты.
Вышел криг, не вышло блица.
Вологодских валят «Валом».
Крейсер с именем столицы
Вспорот маленьким нарвалом.
Ещё не осязаемы, как чёрная материя,
Для нас, увязших в темноте, в глухом средневековье,
Свободная Якутия, свободная Ичкерия
Свободное и вольное Північне Приазов'я.
Третий Рим и Четвёртый Рейх,
Первый шаг – белорусский А́ншлюс.
Притягателен смертный грех.
Отрыдался – дай Бог, откашлюсь...
Опорожню рубильник в шёлк
Трёхцветного панира,
И вспомню, как мой город шёл к
Захвату полумира,
И был растоптан, словно червь...
На свете шесть больших материков,
И сотни стран – все разные такие,
Но ни в одной не любят дураков
Так искренне, как любят их в России.
Раз тело во мраке сложнее найти,
Без света ей было ещё не до слёз.
Босая, без чи́льца, нагая почти
Бежала на гаснущий шорох колёс.
«Вот уже обновляют знамёна. И строят в колонны.
И булыжник на площади чист, как паркет на полу.
А всё же на Запад идут и идут эшелоны.
И над похоронкой заходятся бабы в тылу.»
Не кругла земля, а многоугольна.
Застонал Вергилий, затрясся, «больно!».
И стихи легли ровной стопкой в папку,
Ведь заместо точки он ставил крапку.
У тирана на руках кровь и битум.
Гоблин в форме, бьёт детей – чешет биту.
Обличает в темноте строгость линий
Убегающий маяк тёмно-синий.
На плечах неподъёмный крест.
Годы смутные. Люди скованы.
И распятие, как протест,
С потентатом не согласованный.
В нулевых были мяч и санки,
Книжный шкаф, пианино, дед,
А десятым большое danke
За открывшийся Старый свет.